Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)
Шрифт:
— Ан! — наконец позвал он.
Я промолчал и лишь еще крепче зажмурил глаза.
— Ан, ты спишь?
Я не ответил, и он, сделав по комнате еще несколько кругов, сел рядом.
— Слушай, Ан, меня не обманешь, ты же не спишь…
Рука его коснулась моего плеча. Это прикосновение словно обожгло меня. Я порывисто вскочил на ноги:
— Что тебе надо?
Он спокойно, но вместе с тем удивленно посмотрел на меня:
— Что с тобой, дружище?
— Ничего! Не трогай! — Я отбросил его руку, протянувшуюся ко мне.
— Совсем
— А может быть, лучше вызвать полицию?
Конд поднялся во весь свой богатырский рост.
— Вот что, — сказал он жестко, — прекрати истерику и объясни, в чем дело, или убирайся отсюда на все четыре стороны.
— Ты прав, мне следовало уйти раньше.
Я быстро собрал свои пожитки и направился к двери.
— Стой! — Конд крепко схватил меня за плечо. — Теряя друга, я должен знать — почему. Два слова — и можешь уходить.
Он прижал меня своими могучими руками к стене.
— Так в чем дело?
— Что ты сделал с Ромсом? — сказал я, пытаясь освободиться.
— Он умер…
— Я догадывался… Пусти… Что ты с ним сделал?!
— Ничего, он умер, я тебе говорю. Постой… ты думаешь, что я его… так?
Я кивнул. Он разжал пальцы и опустился на стул. С лица его сошло напряженное выражение, и складки разгладились. С минуту мы молча рассматривали друг друга, словно виделись в первый раз.
— Оставайся, куда ты пойдешь, — спокойно сказал Конд.
Я сел, потирая плечо.
— Больно?
— Не очень.
— Извини, я не хотел… Кто тебе сказал, что Ромс… что Ромса нет?
— Я был у него в гостинице, и мне сказали…
— Тебе сказали, — перебил Конд, — что там тебе могли сказать? Они сами ничего не знают.
— Мне сказали, — жестко продолжал я, — что ты ушел вместе с ним. Я вспомнил твое лицо и, зная особенности твоего характера, сделал выводы. Они оказались правильными. Отвечай!
Конд нахмурился.
— При чем тут лицо, — угрюмо сказал он, — твое лицо тоже не сияло, когда ты пришел из Государственного Объединения, и если судить по лицам, то неизвестно, сколько человек ты укокошил. Так, дружище. А в общем ты прав, я убил его четыре часа назад… Вот смотри.
Он бросил на стол пачку снимков, проштампованных судейскими печатями. Я взял один из них. С листа на меня смотрело перекошенное злобой лицо Ромса, он был снят в момент стремительного выпада, в руке блестел изогнутый клинок дуэльного ножа. Другой кадр фиксировал схватку. Две фигуры на арене и бесчисленные рожи любителей кровавых увеселений, с раскрытыми в зверином реве ртами, подбадривали смертельных врагов. Отвратительное зрелище. Я отложил снимки — эти оправдательные для Конда документы перед лицом закона.
— Как ты добился поединка? Ты не ранен?
— Нет. Так что, видишь, все было честно. Ромс оказался не из трусливых и не из слабых. Еще бы немного, и не мне, а ему пришлось бы оплачивать похороны. — Конд протер воспаленные
— Не хочу смотреть. — Я отстранил его руку. — Неужели ты не мог от этого отказаться?
— Не мог, не имел права. Один из нас должен был умереть. Так решили судьи. В противном случае меня бы самого… М-да. Таков закон, говорят, он принят для тех, кто настаивает на поединке. Ужасный закон!
— Ты все это знал раньше?
— Знал.
— И решился?
— Решился. В конце концов, я рисковал не меньше его. Поединок присудили сразу, у меня было слишком много причин, чтобы мне не отказали. И запомни, Антор, на Церексе есть люди, которых следует убивать. Ромс был не последним. Ну как, ты уходишь или останешься? Колеблешься? Зря. Жизнь — это борьба, и не следует уступать свое место негодяям.
Воцарилось тягостное молчание. За окном шумел дождь. Только тут я заметил, что Конд мокрый с ног до головы. Видимо, он долго бродил по улицам. Ему не легко далась эта борьба с Ромсом. Он сидел, устало опустив плечи, и смотрел на меня спокойным, открытым взглядом.
— Оставайся, Ан, — сказал он, — на улице холодно. А Ромс… черт с ним, забудь. Однажды я чуть не погиб из-за его подлости, только случай спас меня. Были и другие дела, но я уже почти простил ему, а тут снова… Не выдержал. Есть, в конце концов, предел всякому терпению. Отметим его память, как водится. Я кое-что принес. Немного оло. Дрянное, правда, но и сам он был не лучше. Ты ел вечером? Иди сюда, не ночевать же тебе у двери!
Бросив вещи в угол, я подсел к столу. Конд достал бокалы и наполнил их до краев зеленоватым оло.
— Да будет дух его хранить нас!
Мы некоторое время молча жевали. Конд о чем-то думал.
— Конд, а что у вас произошло с Ромсом раньше? — спросил я.
Он вышел из-за стола и молча стал раздеваться. Когда голова его спряталась в складках одежды, он пробубнил:
— Стоит ли вспоминать? Он умер, зачем говорить о нем плохо?
— Неужели он действительно заслуживал того, чтобы…
— У тебя, Ан, удивительная манера давать мягкие оценки людям и поступкам, которые этого совсем не заслуживают. Только ко мне ты отнесся слишком предубежденно. Ладно, я расскажу тебе все как-нибудь потом. А сейчас давай ляжем, я очень устал.
Конкурс прошел благополучно. В этом нет ничего удивительного: ведь мы с Кондом были единственными претендентами и опасались только медицинской комиссии, которая на этот раз придиралась особенно. В тот день, когда были завершены последние формальности, мы получили аванс (огромные деньги, особенно если они падают в пустой карман!) и десятидневный отпуск. Свобода и деньги! Я ни разу не чувствовал себя столь счастливым, как тогда, выходя из здания Государственного Объединения.