Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)
Шрифт:
— Подействует через час.
Он кивнул.
— Это безболезненно.
Он кивнул снова и, опершись на руку Млана, тяжело встал. Мы провели его в тамбур и там тщательно одели в скафандр, снарядив зачем-то полным комплектом дыхательной смеси, энергии и воды. Зирн стоял как манекен, позволяя делать с собой все что угодно, и, только когда открылся наружный люк и внизу показалась серая поверхность Хриса, он уперся руками в стены, не желая покидать корабль.
— Не дури!
Млан легко оторвал его пальцы, вцепившиеся в переборку. Мы спустились на поверхность и пошли в сторону от корабля. В черном
— Прощай, Зирн, — моя рука легла ему на плечо, — не осуждай и пойми нас…
— Прощай, — голос его звучал глухо.
— Что передать домой? — спросил Млан.
— Все равно… Мне все равно… Зря вы со мной так… Я…
Последовала тягостная пауза. Мы, угрюмо опустив головы, переминались с ноги на ногу.
— Прощай, — Сатар сдавленным голосом прервал затянувшееся молчание, — тебе все равно… даже лучше… биофизик мучился… А ты… мы, может быть, еще…
Я остановил его.
Зирн посмотрел нам в глаза, и на лице его промелькнуло подобие улыбки.
— Прощайте, прощайте все. Вспоминайте… если вернетесь сами.
Он резко повернулся и торопливо зашагал к линии горизонта. Мы молча смотрели ему вслед. Его фигура то скрывалась среди скал, то снова появлялась, освещаемая ярким солнцем. Он шел не оглядываясь, не произнося ни звука, только в наушниках слышалось его порывистое дыхание. Потом послышался хрип и все стихло — Зирна не стало. Сатар сбросил с плеча тюк. Я взглянул на часы, ампула растворилась раньше срока, он мог бы жить еще десять минут.
— Да будет дух его хранить нас!
Мы медленно потащились на корабль, машинально переставляя ноги и думая каждый о своем и каждый об одном и том же. А за нашими спинами среди скал, обжигаемое лучами солнца, лежало мертвое тело Зирна.
Для него все кончилось. Он никогда больше ничего не увидит, ничего не услышит, ничего не почувствует. Неподвижный как камень и как камень безжизненный, он навсегда остался в этом чужом мире. Что-то надломилось в тончайшей организации человека, и тело его превратилось в бессмысленную структуру, в которой геперь возможен только один процесс — разрушение.
Гнусно. Противно. Отвратительно.
И страшно.
Быть может, каждого из нас ждет та же участь. После смерти биофизика на корабле была проведена самая тщательная дезинфекция, но это, как видно, не помогло. Неведомо где, в каких-то тайниках и засадах прячется безжалостный враг. Возможно, мы носим его в себе и он уже выбрал очередную жертву. Кто же следующий должен уйти с корабля?
Нет, хватит! Я начал писать, чтобы отвлечься от тревожных дум, и не достиг цели. Нужно что-то другое. Но что? Как еще я могу успокоить себя? Разве выйти на поверхность Хриса под черной купол неба и свет звезд? Но там лежат Зирн и биофизик. Туда я всегда успею.
В салоне корабля пусто. Все попрятались в свои кабины и сидят запершись, боясь встреч друг с другом. В коридоре стоит крепкий запах халдаана, это Дасар выпустил целый баллон. От него кружится голова — и только. Мне кажется, что халдаан вообще сейчас бесполезен.
Лучше писать. О чем угодно. Можно выворачивать
Для меня все началось со встречи с Кондом. Благодаря ему, да еще слепой случайности, я оказался в числе участников этой экспедиции. События тогда развивались бурно и стоят того, чтобы писать о них по порядку.
Я приехал в Харту поздно, и когда вошел в здание Государственного Объединения — до конца рабочего времени оставался час с небольшим. Там царила знакомая мне деловая суета. Будто заведенные автоматы, сновали служащие, плавно скользили подъемники, взбираясь с этажа на этаж, хлопали двери, звенели звонки. Я шел по узким коридорам не торопясь, почти не веря в перемену своей судьбы.
В отделе комплектования экипажей сидел нахмуренный чиновник, сосредоточенно набирая номера на дисках учетно-информационного аппарата. Он неохотно поднял на меня глаза:
— Вы на конкурс?
— Да.
— Имя?
— Антор.
Чиновник взял чистый бланк и начал писать. Я стоял и сверху смотрел на его голову. Она склонилась так низко, что был виден затылок и мочки ушей, которые забавно двигались.
— Возраст? — голос его звучал визгливо, словно кто-то поворачивал несмазанный железный шарнир.
— Тридцать четыре.
— Документы?
Я выложил на стол все, что у меня было. Все свои дипломы, все карты сделанных рейсов. Получилась внушительная пачка. Но ведь и другие принесли сюда не меньше.
— Распишитесь.
— Всё?
— Пока все, поднимитесь наверх и зарегистрируйтесь в медицинской комиссии.
Я направился к двери и, открыв ее, столкнулся с высоким человеком, загородившим своим телом проход.
— Конд! Ты ли это?
— Антор! Здорово, дружище, давно тебя не видел. Рад, честное слово, рад! — Он обошел меня со всех сторон. — Почти не изменился. Молодец. Значит, тоже на конкурс? Мой конкурент, так сказать.
— Взаимно, ты ведь тоже мне сейчас, не помощник.
— Э-эх! — Конд вздохнул. — Проклятая наша жизнь, скажу тебе, Ан. Даже встреча с товарищем и та не может быть до конца радостной. Куда направляешься?
— В медицинскую комиссию.
— Подожди меня, пойдем дальше вместе.
Я уселся на стул и в ожидании принялся разглядывать потолок. Краска на нем кое-где облупилась, а из угла тянулась сеть тонких трещинок. Я думал о словах Конда. Увы, он был прав. Эта неожиданно объявленная экспедиция казалась единственной отдушиной для сидевших без работы астролетчиков, Но таких много, а требуются только двое. Волей-неволей приходилось конкурировать друг с другом, со своими товарищами, с которыми вместе учились, вместе делили опасности своей тяжелой профессии. Последний раз вместе с Кондом мы летали пять лет назад (словно вечность прошла с тех пор!). Тогда у нас все было общее: и жизнь и дело, а теперь вот стали на пути друг друга.