Под парусом надежды
Шрифт:
Как хорошо, что все кругом происходящее имеет свойство подходить к концу. Вот и первый Кирин стажерский день подошел к концу. Длинный, эмоциональный, черно-белый. Даже будто разочарование в конце дня пришло – не таким она себе его представляла, вовсе не таким… Все ссоры какие-то, проверки, разборки… и никакого удовольствия от работы. Надо быстрее домой уйти, одной побыть. Разобраться в себе, разложить все по полочкам, произвести собственный анализ с синтезом – а может, ничего уж такого дурного в этом дне и не было?
– Кира, постой… – догнал ее уже на крыльце Кирилл, развернул к себе, глянул в глаза простодушно и удивленно. – Мы что, поссорились с тобой, что ли, я не понял?
– Нет,
– Да брось ты… Зачем по жаре в такую даль тащиться? Я отвезу…
– Нет. Я ж сказала – одна пойду.
– Значит, обиделась все-таки? Не обижайся, Кир… Я же как лучше хотел!
– Ладно, не парься. Нормально все. Мне и правда одной побыть хочется… – обернулась она к нему, уже спустившись со ступенек, и направилась в сторону бульвара, по которому собиралась пройтись не торопясь.
Она вообще любила вот так пройтись по городу – не торопясь. Одна. И поглазеть на людей любила. Нет, не так, чтобы рассматривать со вниманием каждого встреченного на пути прохожего, а в общем единстве поглазеть, в движении, в целостности людского вокруг множества. Любила присесть на какую-нибудь скамеечку на людной улице, окунуться в озабоченную суету и многоголосье толпы своей индивидуальной молчаливо-легкой праздностью. Где-то она прочитала, давно еще, что одиночество в толпе – самое удобное, комфортное и необходимое человеку состояние. Что ж, наверное, так оно и было… А еще лучше – если деньги есть, конечно, – приземлиться так часика на два или на три за столик уличного кафе, и чтоб кафе это располагалось в самом людно-клубящемся месте, чтоб текла и текла толпа мимо, и чтоб отрешиться, и прихлебывать остывший кофеек из чашки, и запивать его холодной газированной минералкой… В этот момент она представляла себя почему-то легкой француженкой, затерявшейся в одной из таких кафешек где-нибудь на Монпарнасе. Девушкой, ушедшей в свои французские мысли – приятные, наверное. А может, и не очень приятные. Может, грустные. Не важно, в общем, какие такие у нее в голове могут быть мысли…
Приятной в людской толчее прогулки этим вечером отчего-то не получилось. Ни удобства, ни комфорта, ни легкого одиночества Кира так и не прочувствовала. И на скамейку присаживалась, и за столиком в кафе водой давилась – ничего. Может, июньский зной, скопившийся к шести часам в плотную и вязкую, как пластилин, массу, ей помешал? Напал на нее сразу, как только она вышла на бульвар, окружил плотным кольцом духоты, крепко замешанной на выхлопных тяжких газах сгрудившихся в вечерней пробке машин да на людском от всего этого летнего излишества раздражении. И впрямь, какое уж тут удовольствие – сидеть в чахлой тени настольного тента и наблюдать, как плавится бедный город в струящемся знойном воздухе, корчится в муках, ожидая короткой ночной прохлады. Хорошо, хоть дареный льняной костюмчик очень комфортным оказался – есть, есть свои плюсы в женском пристрастии к безумно дорогой одежде! Теперь и ей понятно, что есть. А только плюсы эти с удовольствием променяла бы она сейчас на удовольствие от хорошо проведенного первого и настоящего рабочего дня. Потому что не случилось у нее удовольствия, надо это признать, а случилось одно только сплошное разочарование. Сама виновата. Стало быть, и нечего теперь пыжиться да стараться впасть изо всех сил в легкое французское девичье одиночество. Все равно ничего из этого сегодня не получится…
Поднявшись из-за стола, Кира закинула ремешок сумки за плечо, отвела назад по привычке острые прямые плечи и пошла на автобусную остановку – ну ее, эту прогулку. Не получается – и не надо. Сейчас только перетерпеть двадцать минут металлической автобусной дурноты-давки – и все. И домой. И сразу под душ…
Мама была дома. Выскочила из кухни в прихожую, держа на весу мокрые ладошки, поймала глазами Кирин взгляд, замерла в радостном любопытстве. Тут же шевельнулось внутри нехорошее чувство, похожее на сердитое раздражение: ну чего, чего выскакивать-то так радостно? Зачем? Неужели нельзя догадаться, что каждому человеку свой процент на неудачу положен? И шанс тоже положен, что его, этот процент, увидят, посчитают и не будут вопросами радостными, как иголками, душу царапать… Чтоб скрыть это внезапное раздражение, пришлось ей даже срочно голову опустить, занавесить глаза упавшими на лицо волосами и даже сделать вид, что никак чертова пряжка на тонком ремешке босоножки не расстегивается. Ну не расстегивается, и все тут…
– Ну? Кира! – нетерпеливо закапризничала мама. – Ну что ты, в самом деле! Рассказывай давай! Как тебя приняли? Как день прошел? Тебе уже поручили что-нибудь?
– Да все нормально, мам… День как день… – стараясь придать голосу как можно больше уставшего равнодушия, проговорила Кира, распрямляясь от своей босоножки. Сколько можно ее расстегивать-то? – Духота на улице такая, что не продохнешь! Я сразу в душ, ладно?
– Но погоди, как же в душ…
– Потом, мама, потом!
– Кирочка… У тебя что, неприятности? – упавшим голосом тихо произнесла мама, положив мокрую ладошку на грудь. – Тебя плохо приняли, да? Но… Но это же понятно, Кирочка… Новеньких так всегда принимают…
– Да нет у меня неприятностей, мам! Все нормально. Все… обычно, как и должно быть. И рабочий день тоже обычный. Даже и рассказать тебе особо не о чем…
– Но как же… Я же вижу, что ты расстроена чем-то, Кира… Или мне пока не спрашивать? Попозже сама расскажешь?
– Ма-а-ам… Дай мне душ принять, я не соображаю ничего! Говорю же – такая жара на улице, что мозги плавятся!
– Кира! Кира, ты не должна обращать внимания на первые трудности… – взвился на высокой ноте и остался за закрытой дверью ванной комнаты мамин голос.
Торопливо открутив краны, она разделась и встала под душ – о, блаженство какое… Прохладная вода обрушилась на голову, на тело, смывая липкий налет пластилиновой июньской духоты, а вместе с ним и недовольство, и раздражение на праведное мамино любопытство, и обиду на Кирилла… Что это она, в самом деле, так расквасилась? Что произошло такое страшное, чтоб позволить себе упадок духа? Ничего и не произошло… Или она как хотела? Сразу по цветам – и к звездам? Да ну, ерунда какая… К звездам вообще-то по терниям ходят, мама тут права – не стоит обращать внимания на первые трудности. Да и вообще, были ли они, трудности эти? Может, трудностей-то никаких сегодня и не было, а? Может, стоит упавшему духу обратно кверху взвиться? Все ж у нее хорошо! Все идет по плану…
Выйдя из душа, она в одних трусах, натягивая на ходу через голову майку, прошлепала к матери на кухню, бухнулась на свое место у окна, вытянула под столом длинные ноги, сложив их одну на другую.
– Суп будешь? – повернула расстроенное лицо от плиты мама. – Я суп с фрикадельками сварила…
– Буду! Я все буду! – улыбнулась ей навстречу свеженькой улыбкой Кира. – Так есть хочу – кое-как домой приплелась!
– А что, Кирюша тебя не подвез?
– Да он предлагал – я сама отказалась…