Под парусом в Антарктиду
Шрифт:
Артур Чубаркин сказал, что мужики уже оказывают мне невольное сопротивление, в основном из-за усталости, и дальше оно будет больше — это объективно. Сам я пока ничего не чувствовал, но не мог не верить психотерапевту, который, помимо своих, чисто теоретических соображений, мог видеть всю закулисную кухню, невидимую мне. Спасибо Артуру, что, как говорится, предупредил, но мне ничего не оставалось делать, как, не разбирая дороги, гнать весь обоз вперед, другого выхода просто не было. Я же, наоборот, считал, что после Мар-дель-Платы произошло некоторое потепление наших отношений: это могло произойти по двум причинам: во-первых, нас не остановили поломки, безденежье и другие проблемы, «Урания-2» не застряла на маршруте, а продолжала резво резать волну, в своем беспечном движении спустившись уже к Огненной Земле. Это было определенным и немаловажным достижением команды. Во-вторых, из Мар-дель-Платы мы вышли чисто мужским экипажем. Отпала необходимость обижаться, не показывая этого, и облекать обиду в какую-то сложную словесную форму, мучиться и терпеть. И еще Артур сказал, что эта экспедиция нужна только мне, никому другому она не нужна. Я уже слышал раньше подобные утверждения, это было три года назад, тогда экипаж «Урании-2» почти полностью состоял из людей, утверждавших, что экспедиция — это работа, которая, помимо всего прочего, должна принести им средства существования. Среди них не нашлось ни одного, кто бы мог выступить добровольно. Это для меня до сих пор является неприятной загадкой, объяснение которой я не могу найти по сей день.
В то время, когда «Урания-2» успешно пересекала свои параллели в южном полушарии, сын Аркадия, пользуясь отсутствием отца, взял да и женился, за что отец, не имея возможности как-то воздействовать на ситуацию, поскольку находился в противоположном от дома полушарии, по рации обругал его всяко разно. Но поздно — свадьба в Москве угасала, а у нас тут вставал новый день. Но депрессия Аркадия была вызвана, в основном, невозможностью напечатать фото в Мар-дель-Плате, свадьба просто была последней каплей. Но вскоре после того, как он сделал несколько, на его взгляд, удачных снимков природы, закатов, он воспрял духом, заулыбался и начал шутить и вроде бы сам выбрался из этой тяжелой ситуации. Он без лишних слов приготовил несколько обедов за нас с Иваном, что мы, несомненно, высоко оценили. Конечно же, мы с Иваном были по горло заняты, Иван оставался по совместительству радистом и электриком, а я, кроме своей вахты, курировал все остальное. Это было так. Но в действительности и я, и Иван больше всего на свете не любили готовить, хотя, в отличие от меня, Иван в этом деле мог утереть нос даже Макаревичу.
Действительно, океан менялся по мере того, как мы спускались к югу. У нас почти не было других составляющих курса, кроме южной. Резкое «взросление» команды произошло у Мар-дель-Платы, того места, где Южный океан дважды показал нам зубы, и мы увидели, что может быть с нами, когда первый раз за 40 секунд были серьезно порваны два паруса, а через час и третий, и за сутки нас отбросило назад на 180 миль. Во второй раз, примерно там же, натерпелись не меньше. Да и сама стоянка в Мар-дель-Плате была достаточно суровой по погодным условиям. Дальше мы пошли, учитывая этот печальный опыт, и нам это, конечно же, помогало: мы легче стали решать вопросы выживания в штормах, и настал тот день, когда в крепком встречном дутье, поставив штормовой стаксель и привязав аварийный румпель накоротко к кнехту, мы ВСЕ ушли вниз в кают-компанию, обедали там, даже выпили вина, в то время как «Урания-2» удачно сопротивлялась ветру, не дрейфуя бездарно, как раньше, и не теряла высоты. Мы пели под гитару и время от времени выглядывали наружу посмотреть на буйство стихии. Причем, когда ветер стал отходить, «Урания-2» сама пошла за ним, тем самым приближаясь к наилучшему курсу.
Как всегда, когда на улице тихая погода, мы получили штормовое предупреждение от юго-запада. На траверсе в пятидесяти милях был залив Сан-Хосе, и я полез в Лоцию и вычитал, что там скорость приливно-от-ливных течений до восьми узлов, а глубины якорных стоянок за 20 метров. Уж лучше болтаться в море, тем более что аргентинцы могли ошибиться с ветром градусов на тридцать в любую сторону, а нам, наглым, этого бы хватило, чтобы лететь почти по курсу.
Пятнадцатичасовое ожидание юго-западного ветра сменилось предчувствием, что все будет хорошо. Когда молнии громыхали справа и слева и «Урания-2» два часа неслась, протыкая все эти тучи, и вырвалась из этого района, Аркадий стоял на руле, я время от времени высовывался, и мы перекрикивались с ним. Так вот, хорошее предчувствие кончилось тем, что Иван принял новый прогноз, в котором от юго-западного ветра даже и запаха не было! Новый прогноз обещал северо-восток докрутить до юго-востока. Я не мог надеяться даже на южный, а юго-восток в нашей ситуации был действительно царским подарком. В это время наступила ночь, а ветер пошел к шторму, и мы летели через ливневое пространство, освещаемое паутинами молний. Иван ругался в рубке, где электрические разряды стирали картинку погоды на компьютере. Гремело и выло уже так, как грохочет пролетающий над головой истребитель, я даже задрал голову в поисках самолета, а потом понял, что это ветер прорвался в трубу гика бизани и гудел над головой. А моря такого я сроду не видел: белые барашки фосфоресцируют так, что отбрасывают свет на паруса, нижняя часть их буквально горит. Белые черточки пены видны в ночи до горизонта, а сама вода мутная, бурая.
Утреннее солнце освещает посеревшее, осунувшееся лицо Валеры. Ветер лютует, яхта летит под одним штормовым стакселем и зарифленной бизанью. Волна неправдоподобно могучая, в белых гребнях и водяной дымке от ветра.
Этой ночью я первый раз увидел Южный Крест. Две пронзительно яркие звезды показывали направление на него, а он сам был выразительным, даже магическим; стоило только увидеть его, как ты переносился во времена тьмы, штормов и клиперов, и над тобой было то же небо и море, которое хотело тебя погубить. Валера подползает к вантам и пытается справить малую нужду. Я с сомнением смотрю на это, потому как знаю, что при таком ветре ни одна капля не достигнет воды, а, едва возникнув, сразу же превратится в невидимую пыль и улетит в небо. Валера, похоже, убедился в этом сам и усталым движением руки проводит по мокрому лицу.
К Океану привыкаешь, в Океан втягиваешься. Тоскливо и плохо первые два дня, когда волнение и страх не дают тебе жить радостно. Но потом это уходит, тем более если нет больших поломок и яхта идет хорошо, и ты уже начинаешь наслаждаться сделанным и рвешься увеличить успех. Это новое чувство вытесняет все волнения, и ты спокоен в любом шторме, пока не приходит штиль, в котором всегда возвращается страх по будущему шторму. Похоже, опять подкатывается проблема питания, судя по тому, какие рационы пошли от Боцмана. Завтрак: каша рисовая на сухом молоке, чай с сахаром и долькой лимона. Обед: суп-лапша с бульонным кубиком, капуста квашенная, чеснок, чай с сахаром. Ужин: вермишель, две банки рыбных консервов на всех, чай с сахаром. Меня удивляло то, что не было ни одного упрека. Обычно Дима выколачивал из Боцмана жратву, но сейчас Дима был в Ушуае и мог сам распорядиться, какой едой себя порадовать.
Справа по борту невидимая бухта Сан-Хулиан, где зимовали корабли Магеллана, где был бунт команды, за который он убил двух руководителей мятежа. Два других, и это было еще ужаснее, оставлены в Патагонии. Пролив, который искал Магеллан, находился уже близко, в двух градусах к югу.
Начиная с пятидесятой широты мы еще более оторвались от берега, который, кстати, не видели от Мар-дель-Платы, и срезая по прямой изгиб Южной Америки, легли курсом на пролив Ле-Мер. Я с удовольствием увел «Ура-нию-2» от соблазна нырнуть в Магелланов Пролив, не оставив тем самым шанса исковеркать экспедицию, отказавшись от Антарктиды. Я с оптимизмом достал карты по проливу Бигл, в котором притаился самый южный из городов Планеты — Ушуая. Лоций на этот район у нас не было.
Похоже, что в этом районе штили редки, ветер меняет свои направления, наваливается то с одной, то с другой стороны и почти не дает передышки. Это хорошо видно на погодных картах, которые принимает Иван. Район покрывают почти все циклоны, идущие через пролив Дрейка. Повинуясь неизменным законам Антарктики, они идут здесь друг за другом в узком коридоре Пролива, и скорость их высока. Небольшие передышки мы используем, чтобы прийти в себя, отоспаться, отремонтироваться. День стал заметно длиннее, ночь — всего пять часов.
К вечеру по курсу и справа пришли мощные тучи с молниями и кровавым закатом между ними. Торжественная тишина. Мы убрали паруса, запустили двигатель и пошли компасным курсом 230. Стемнело быстро, молнии сверкали, но давление не падало. Тучи расползались по всему небу и постепенно пошли в корму, освобождая по курсу такое же черное, но усыпанное звездами небо. Тут движок на секунду заглох, потом опять заработал. Иван на это среагировал и выключил двигатель: давление масла вместо четырех атмосфер было меньше единицы! Практически все масло выгнало. Куда? Никаких масляных следов на двигателе не нашли. Тем временем нас дрейфовало на северо-запад со скоростью два узла. Поставили стаксель и грот. Но долго не могли поймать ветер и настроить паруса — что-то расстроилось этой ночью в наших головах. Потом помаленьку поехали. Утро встретило сильным ветром с юга. Когда я вышел на палубу, то понял, что вот-вот произойдет поломка в такелаже — «Урания-2» буквально надрывалась под всеми парусами. Поднял Валеру, и мы зарифили грот и бизань. Яхта, до того зарытая в воду всем правым бортом и делающая по четыре узла, выпрямилась и понеслась, показывая шесть-семь. Когда проснулся второй раз, Иван занимается с компьютером, двигателем — никто! Я резко с ним поговорил, потом собрал остальных и объявил, что мы вчетвером должны обеспечить все вахты, дав возможность Ивану и Валере заниматься двигателем. Яхта тем временем неслась по восемь узлов. Механики, получив новое назначение, положительным моментом которого был уход от надоевшей рулежки, переодевшись в черные комбинезоны и домашние тапочки, погрузились в машину. Они привыкли работать вместе и уже перестали работать по одиночке. Сначала это меня задевало по причине хронического обилия ремонтных работ на «Урании-2», но вскоре я убедил себя, что это исключение из разумных действий может иметь право на существование — я чувствовал, что так они уходят от экспедиционной безысходности. В этой голой пустыне, состоящей из соленой воды, они нашли отдушину друг в друге. Когда я говорил Валере, чтобы он что-то сделал по механической части, он с грустью смотрел в сторону Ивана, который был занят какими-то другими делами, и понуро шел выполнять мои поручения в одиночестве. Но, по возможности, они были всегда неразлучны и даже закрутить какой-то болт шли вместе. Здесь Валера, конечно, отдавал лидерство Ивану, а Иван, казалось, не церемонился в выражениях, но Валера ему все прощал, так как между ними это все-таки была игра. Занимаясь ремонтом, они постоянно подтрунивали друг над другом или рассказывали друг другу бесконечное количество своих жизненных историй. Это был неиссякаемый диалог на протяжении всех бесконечных ремонтов нашей экспедиции.
Просидев четыре часа в машине, причины исчезновения масла не нашли. У мужиков объяснения такие: либо яхта лежала на боку, либо не долили до нормы в Мар-дель-Плате! Это меня немного успокаивает, хотя по-прежнему подозрительно то, что давление резко упало. Заводим двигатель — давление нормальное. Но ремонтная лихорадка продолжается: делается отвод охлаждающей воды от выхлопа, ставится паронитовая отсечка, на то время, когда двигатель не работает.
И вдруг навстречу яхте, потом вдоль борта, в метре от него, проплывает большое темное пятно. Я выхватил фонарь, стал светить на воду, но было поздно. А утром мимо яхты поплыли острова из водорослей и сидящих рядом с ними крупных белых чаек. Также появились неизвестные звери, которые лежат под водой, а наружу высовывают ласты.