Под покровом небес (др. перевод)

Боулз Пол

– Я отказываюсь это обсуждать, – надменно заявила Кит, слезла с кровати и принялась выпутываться из складок марли, свисающей до полу.

Он перевернулся и сел.

– Я знаю, почему мне так тошно! – крикнул он ей вслед. – Я что-то съел не то. Десять лет назад.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Давай-ка ложись и спи, – сказала она и вышла из комнаты.

– Да я и так уже… – пробормотал он. Встал с постели, подошел к окну.

Сухие дуновения пустыни несли уже вечернюю прохладу, откуда-то все еще слышался рокот барабанов. Стены каньона почернели, разбросанные там и сям пальмовые рощицы сделались невидимы. Нигде ни огонька: окно комнаты смотрит от города прочь. Что ж, это хорошо. Он ухватился за подоконник и высунулся, перегнулся вниз, при этом думая: «Она не понимает, о чем я. А я о том, что съел десять лет назад. Двадцать лет назад…» Пустыня была рядом, и при этом острее, чем когда-либо, он чувствовал, насколько

она недостижима. И эти камни, и это небо – они везде, готовые принять его и освободить, но, как всегда, этому что-то препятствует, и препятствие в нем самом. Можно даже сказать, что, когда он смотрит на них, и камни, и небо перестают быть самими собой, что, входя в его сознание, они становятся нечистыми. Хорошо, конечно, когда ты способен сказать себе: «Я все равно их сильнее», но это слабое утешение. Когда он обратил взгляд снова в комнату, в глаза бросилось что-то ярко сверкнувшее в зеркале платяного шкафа. Это был серпик новой луны, появившейся в другом окне. Он сел на кровать и стал смеяться.

XX

Следующие два дня Порт провел в неустанных попытках собрать хоть какую-то информацию об Эль-Гаа. Его удивляло, как мало об этом населенном пункте знают в Бунуре. Все вроде сходятся во мнении, что это большой город, и говорят о нем всегда с определенным уважением: что находится он далеко, что климат там жарче, а цены выше. И ничего сверх этого. Никто, похоже, не способен дать хоть сколько-нибудь внятное его описание, даже те, кто там побывал, – ни, например, водитель автобуса (с ним Порт тоже поговорил), ни повар на кухне. Единственный, кто мог бы дать ему более-менее исчерпывающий отчет об этом городе, это Абделькадер, но общение между ним и Портом почти прекратилось, ограничившись приветственными хмыками и хрюками. Поразмыслив, Порт осознал, что в свете всех его подспудных устремлений это даже хорошо, что, лишившись удостоверения личности, он отправляется в затерянный в пустыне город, о котором никто толком не может ему ничего рассказать. Поэтому он не был так рад, как, по идее, был бы должен, когда, упомянув Эль-Гаа в разговоре со встреченным на улице капралом Дюперье, услышал:

– А! Наш лейтенант д’Арманьяк прожил там не один месяц. Он может рассказать вам обо всем, что вы хотите знать.

И тут он понял, что на самом деле он как раз и не хочет ничего знать об Эль-Гаа, помимо того, что место это отдаленное, обособленное и малопосещаемое: именно в этом он старался удостовериться, наводя справки. И он решил, наоборот, не упоминать об Эль-Гаа при лейтенанте – из страха, как бы тот не подпортил уже возникшее у него предвкушение.

В тот же день ближе к вечеру Ахмед, вновь утвердившийся в должности лейтенантского денщика, явился в пансион и спросил Порта. Кит, которая в это время читала в постели, велела горничной перенаправить денщика за ним в хаммам, куда Порт отправился прогреться паром в надежде раз и навсегда вытопить из себя холод. Почти засыпая в полутьме, он расслабленно лежал на горячей, скользкой каменной плите, но тут пришел банщик и разбудил его. Обвязавшись мокрым полотенцем, он вышел к двери. Там, нахмурившись, стоял Ахмед; это был светлокожий молодой араб родом из эрга. В глаза Порту бросились красноватые складки, до половины прорезающие щеки юноши: такие складки на очень мягкой молодой коже, которой несвойственны мешки и морщины, иногда образуются в результате жизни, полной всяческой невоздержанности и разврата.

– Лейтенанту срочно нужно вас видеть, – сказал Ахмед.

– Скажи, что буду через час, – ответил Порт, щурясь при свете дня.

– Нет, надо срочно, – флегматично отозвался Ахмед. – Я подожду здесь.

«Смотри-ка ты, он будет мне приказывать!» – подумал Порт и удалился в баню, где на него вылили ушат холодной воды; он бы это дело еще и повторил, но вода в тех местах стоит дорого, и за каждую шайку воды плату берут отдельно; потом ему сделали быстрый массаж, и он оделся. Когда вышел на улицу, показалось, что теперь он чувствует себя немного лучше. Ахмед стоял, прислонившись к стене, и болтал с приятелем, но при появлении Порта вытянулся по стойке смирно и потом шел за ним в нескольких шагах всю дорогу до дома лейтенанта.

Одетый в безобразный, винного цвета халат из искусственного шелка, лейтенант сидел в своей приемной и курил.

– Вы уж простите меня, что я не встаю, – сказал он. – Мне уже гораздо лучше, но мне тем лучше, чем меньше я двигаюсь. Присаживайтесь. Херес? коньяк? кофе?

Порт пробормотал что-то в том смысле, что кофе будет лучше всего. Ахмеда послали готовить.

– Мсье, я вовсе не к тому, чтобы вас тут долго мурыжить. Но у меня для вас новость. Ваш паспорт нашли. Благодаря одному вашему соотечественнику, который тоже обнаружил, что у него пропал паспорт, обыск в казармах провели еще до того, как я связался с Мессадом. Оба удостоверения были проданы легионерам. Но оба

же, по счастью, удалось найти. – Он порылся в кармане и вытащил листок бумаги. – Этот американец – его фамилия Таннер – говорит, что знает вас и собирается сюда к нам в Бунуру. Он предлагает захватить с собой и ваш паспорт, но я должен заручиться вашим согласием, прежде чем дать добро местным властям на то, чтобы ему его отдали. Я могу известить их о вашем согласии? Вы знаете этого мсье Таннера?

– Да-да, – рассеянно отозвался Порт. Но от самой этой идеи пришел в ужас: при мысли о неминуемом приезде Таннера он испытал смятение, осознав, что уже как-то даже и не собирался больше с ним встречаться. – А когда он приедет?

– Думаю, что вот, прямо сейчас. Вы не очень торопитесь уезжать из Бунуры?

– Нет, – сказал Порт, при этом лихорадочно соображая и мысленно кидаясь взад и вперед, как загнанный в угол зверь: ну давай, вспоминай, по каким дням ходит автобус на юг, какой сегодня день и сколько времени уйдет у Таннера, чтобы добраться сюда из Мессада. – Нет-нет, во времени я не стеснен. – Сказанные вслух, эти слова прозвучали как-то странно.

Бесшумно вошел Ахмед с двумя небольшими лужеными кастрюльками на подносе; над кастрюльками поднимался пар. Лейтенант налил из каждой по стакану кофе и один подал Порту; тот пригубил и откинулся в кресле.

– Но в итоге я все же надеюсь добраться до Эль-Гаа, – вопреки собственной воле продолжил он.

– А, Эль-Гаа. Ну, это впечатляющее место, очень колоритное и очень жаркое. Там прошел первый год моей службы в Сахаре. Я знаю там каждый переулок. Это большой город, совершенно плоский, не очень грязный, но довольно темный, потому что улицы проходят там прямо сквозь дома, как тоннели. Там вполне безопасно. Вы и ваша жена можете смело ходить там куда вздумается. Это последний крупный населенный пункт: дальше городов не будет, даже мелких, до самого Судана. А Судан – это так далеко – oh, la, la!

– А отель там какой-нибудь есть, в этом Эль-Гаа?

– Отель? Ну, что-то вроде, – усмехнулся лейтенант. – Комнату с кроватью вы найдете, и, может быть, там даже будет чисто. В Сахаре не так грязно, как часто думают. Солнце – это великий чистильщик. Здесь люди могут сохранять здоровье даже при минимуме гигиены. Но они, конечно же, не соблюдают даже этот минимум. К несчастью для нас, d’ailleurs. [71]

– Нет. Да, к несчастью, – вторил ему Порт, не в силах заставить себя вернуться к лейтенанту с его болтовней: Порт только что осознал, что автобус уходит как раз сегодня вечером, а другого не будет неделю. А тут как раз Таннер приедет.

71

Между прочим (фр.).

С этим осознанием пришло и решение – казалось, автоматически. Он принял его сначала неосознанно, но спустя миг напряжение его отпустило, и он начал расспрашивать лейтенанта о мелких деталях его жизни и службы в Бунуре. Лейтенанту, похоже, нравилось: одну за другой он рассказывал обязательные истории о быте колонии; в основе всех историй лежали столкновения двух несовместимых и во многом противоположных друг другу культур – иногда трагические, но обычно нелепые. Наконец Порт встал.

– Очень жаль, – сказал он, и в его голосе прозвучало что-то вроде искренности. – Жаль, что мне не придется пожить здесь дольше.

– Но ведь несколько дней вы здесь пробудете? Прежде чем вы нас покинете, я очень надеюсь еще увидеться и с вами, и с вашей женой. Дня через два или три я приду в себя окончательно. Ахмед известит вас об этом и передаст приглашение. Ну, значит, договорились: я извещаю Мессад, чтобы там вручили ваш паспорт мсье Таннеру.

Он встал, протянул руку; Порт вышел.

Пройдя по небольшому палисаднику, засаженному низкорослыми пальмами, вышел за ворота и оказался на пыльной дороге. Солнце село, небо стало быстро остывать. Глядя вверх, секунду он постоял неподвижно, чуть ли не в ожидании того, что небо громко треснет под давлением ночного холода извне. Сзади, в лагере кочевников, хором лаяли собаки. Он двинулся скорым шагом, чтобы побыстрее оказаться там, откуда их будет не слышно. Под действием кофе его пульс стал необыкновенно частым; впрочем, не исключено, что сердцебиение было вызвано не столько кофе, сколько обеспокоенностью тем, как бы не опоздать на автобус в Эль-Гаа. Входя в ворота города, Порт сразу повернул налево и по пустой улице пошел к офису с вывеской «Transports G'en'eraux». [72]

72

«Транспортное обслуживание» (фр.).