Под пологом пьяного леса
Шрифт:
Монастерио оказался маленьким поселком, напоминающим бутафорские деревни в Голливуде для съемки фильмов о Дальнем Западе. Прямоугольные дома беспорядочно тянулись вдоль грязной улицы, изборожденной глубокими колеями и пестревшей следами лошадиных копыт. На углу располагалась деревенская лавка, она же таверна, заваленная невероятным множеством различных товаров, от сигарет до джина и от мышеловок до ткани цвета хаки. Возле лавки стояли на привязи несколько лошадей, меж тем как их владельцы выпивали внутри и болтали между собой. В основном это были коренастые, плотные мужчины с загорелыми морщинистыми лицами, черными глазами и пожелтевшими от табака викторианскими усами. На них было типичное пеонское снаряжение: заскорузлые черные полусапожки с небольшими
Когда мы вошли в лавку, они повернулись в нашу сторону и начали рассматривать нас, не враждебно, но с явным интересом. В ответ на наше приветствие, произнесенное на плохом испанском языке, они широко улыбнулись и вежливо поздоровались. Я купил сигарет, мы вышли на улицу и стали дожидаться Карлоса и Рафаэля. Вскоре послышалось звяканье сбруи, стук копыт и скрип колес, и на дороге показалась небольшая двуколка, в которой сидели наш бывший переводчик и его брат Карлос. Рафаэль бурно приветствовал нас, его очки сверкали, как огни маяка, и он тут же познакомил нас со своим братом. Карлос был выше Рафаэля и, на первый взгляд, даже как будто полнее. В его бледном, невозмутимом лице, небольших темных глазах и гладких черных волосах было что-то азиатское. Пока Рафаэль прыгал вокруг нас, словно взволнованный петушок, и говорил что-то так быстро, что его невозможно было понять, Карлос спокойно и методично грузил в повозку наши чемоданы, а потом сел и стал терпеливо дожидаться нас. Когда мы наконец разместились, он тронул вожжами лошадей, ласково прикрикнул на них, и повозка покатила по дороге. С полчаса мы ехали по прямому как стрела проселку среди высокой травы. Кое-где лениво паслись небольшие, голов на сто, стада коров, по колено утопавших в траве; над ними кружили ржанки с заостренными черно-белыми крыльями. В придорожных канавах, наполненных водой и заросших водяными растениями, стайками плавали утки; при нашем приближении они поднимались, громко хлопая крыльями. Карлос указал рукой вперед, туда, где черным островком среди зелени пампы темнела грядка леса.
– Секунда,– улыбаясь, сказал он.– Через десять минут мы будем там.
– Надеюсь, нам там понравится,– в шутку сказал я.
Рафаэль посмотрел на меня круглыми от удивления глазами.
– Господи! – воскликнул он, ужасаясь моей мысли.– Конечно, тебе там понравится, Джерри. Ведь Секунда – это наша estancia.
Секунда представляла собой длинное, невысокое, выбеленное здание, стоявшее между большим озером и густой рощей эвкалиптов и ливанского кедра. Из задних окон открывался вид на серую гладь озера, обрамленного зеленью пампы; передние окна выходили в английский парк с заросшей травою дорожкой, окаймленной двумя рядами подстриженных кустов, и небольшим, родничком, еле видным в зарослях папоротника и мха. Там и сям среди правильной формы клумб, усеянных опавшими апельсинами, в тени кедров бледно мерцали статуи. По озеру стайками плавали черношеие лебеди – ледяные торосы на серо-стальной поверхности воды, в зарослях тростника розовыми пятнами на зеленом фоне мелькали колпицы. В прохладе парка над родником висели колибри, среди апельсинных деревьев и по дорожке, гордо выпятив грудки, расхаживали печники. По цветочным клумбам торопливо шныряли маленькие серые голуби с розовато-лиловыми глазами. В этом забытом богом и людьми уголке земли царили мир и тишина, нарушаемая лишь отрывистыми криками печников да мягким шорохом крыльев, когда голуби вспархивали на эвкалипты.
Осмотревшись на новом месте и распаковав вещи, мы собрались в столовой, чтобы обсудить план дальнейших действий. Прежде всего я хотел снять фильм о нанду – южноамериканском родиче африканского страуса. Секунда была одной из немногих estancias под Буэнос-Айресом, в которой еще водились эти крупные птицы. Я говорил об этом Рафаэлю еще в Буэнос-Айресе и теперь спросил, есть ли у нас шансы выследить стадо нанду и заснять их.
– Не беспокойся,– успокоил меня Рафаэль.– Мы с Карлосом все устроим.
– Конечно,– подхватил Карлос,– после полудня мы отправимся искать нанду.
– Может быть, ты захочешь снять фильм о том, как пеоны ловят нанду? – спросил Рафаэль.
– А как они их ловят?
– Старым способом, при помощи boleadoras... Знаешь, это такие три шара, нанизанные на веревку.
– Ну разумеется! – вне себя от радости воскликнул я.– Мне бы очень хотелось снять такой фильм.
– Все будет в порядке,– заверил Карлос.– Сегодня мы поедем в повозке, а пеоны на лошадях. Мы находим нанду, пеоны ловят их, вы снимаете. Вас это устроит?
– Великолепно! – ответил я.– А если мы не найдем их сегодня, можно будет повторить все завтра?
– Разумеется,– ответил Рафаэль.
– Мы будем искать до тех пор, пока не найдем их,– подтвердил Карлос, и братья обменялись широкими улыбками.
После ленча появилась небольшая повозка; сырой гравий мягко хрустел под ее колесами. Карлос правил лошадьми, подхлестывая их легонько вожжами. Он остановился напротив веранды, спрыгнул на землю и направился ко мне. Крупные, упитанные серые лошади стояли, опустив головы и задумчиво жуя удила.
– Вы готовы, Джерри? – спросил Карлос.
– Да, я готов. А остальные уже выехали?
– Да, они вместе с Рафаэлем поехали верхом. С нами будет шесть пеонов, этого достаточно?
– Превосходно... теперь дело только за моей женой,– сказал я, с надеждой оглядываясь на дом.
Карлос присел на невысокую стенку и закурил.
– Женщины всегда заставляют себя ждать,– философски заметил он.
Большая желтая бабочка, пролетая мимо лошадей, вдруг застыла в воздухе над их головами, как бы раздумывая, не аронник ли перед ней, только какой-то необычный, волосатый. Лошади энергично мотнули головами, и перепуганная бабочка улетела, выписывая в воздухе причудливые, пьяные зигзаги. К темным кедрам стремглав подлетел колибри, внезапно замер в воздухе, отлетел дюймов на шесть назад, повернулся и стремительно нырнул к качавшейся ветке: здесь он с радостным писком схватил паука и исчез в апельсинных деревьях. Джеки вышла на веранду.
– Алло! – радостно сказала она.– Вы уже готовы?
– Да! – в один голос отозвались мы с Карлосом.
– А вы уверены, что ничего не забыли? Киноаппарат, пленку, экспонометр, светофильтр, треногу?
– Да, мы все это захватили,– самодовольно ответил я.– Ничего не забыли, ничего не оставили.
– А как насчет зонтика?
– Черт побери, зонтик-то я и забыл! – Я повернулся к Карлосу.– Вы не одолжите мне зонтик?
– Зонтик? – удивленно переспросил Карлос.
– Да, зонтик.
– А что такое зонтик? – Он не знал этого слова по-английски.
Чрезвычайно трудно так, без подготовки, объяснить, что такое зонтик.
– Это такая штука, чтобы закрываться от дождя,– сказал я.
– Она складывается,– добавила Джеки.
– А когда идет дождь, ее снова раскрывают.
– Она очень похожа на гриб.
– А-а...– сказал Карлос, и лицо его просветлело.– Понял.
– Так у вас есть зонтик?
Карлос укоризненно посмотрел на меня.
– Разумеется, я же говорил вам, что у нас есть все.
Он зашел в дом и вернулся с небольшим, ярко раскрашенным бумажным зонтиком величиной примерно в половину велосипедного колеса.
– Подойдет? – с гордостью спросил он, быстро вращая зонтик, так что краски слились в сплошной цветной круг.
– А побольше зонта не найдется?
– Побольше? Нет, побольше не найдется. А зачем он вам, Джерри?
– Прикрыть камеру во время съемок, чтобы пленка не слишком грелась на солнце.
– Ну, так этот будет как раз,– сказал Карлос.– Я буду держать его.