Под пологом пьяного леса
Шрифт:
– Удивительно, как еще парагвайцы знают, кто стоит у власти, так часто свергают они правительства. – продолжал я с веселой самонадеянностью человека, считающего своих соотечественников слишком хладнокровными для того, чтобы тратить пули и проливать кровь ради политики.
– Надеюсь, нас это никак не затронет? – спросила Джеки, задумчиво прихлебывая чай.
– Конечно, нет! Вероятно, все кончится в течение нескольких часов, ты ведь знаешь, как это происходит. У нас национальная игра – футбол, у них – революции; несколько выстрелов – и все будут довольны. На всякий случай я схожу в поселок, узнаю новости на радиостанции.
Пуэрто-Касадо мог похвастаться даже такой роскошью, как небольшая радиостанция,
– Схожу туда после завтрака, – сказал я. – Но меня не удивит, если к тому времени все будет кончено. К сожалению, я был не прав.
Глава десятая
ГРЕМУЧИЕ ЗМЕИ И РЕВОЛЮЦИЯ
Позавтракав, я пришел на радиостанцию и спросил радиста, не слышал ли он, какая команда забила решающий мяч в революции. Сверкая глазами и оживленно жестикулируя, он сообщил мне последние известия, и мне вдруг стало ясно, что положение было не из шуточных. В Асунсьоне творилось что-то невообразимое, по всему городу шли уличные бои. Основными центрами борьбы были полицейское управление и военное училище, где восставшие осадили правительственные войска. Еще серьезнее было то обстоятельство, что восставшие овладели аэродромом и вывели из строя все самолеты, сняв с них важнейшие части. Но хуже всего, с нашей точки зрения, было то, что восставшие контролировали реку, и пароходное сообщение могло возобновиться только после того, как революция закончится. Последняя новость просто потрясла меня, потому что только по реке мы могли доставить наших животных в Буэнос-Айрес. Радист сообщил, что, когда он в последний раз вызывал Асунсьон, никто не отвечал; очевидно, персонал столичной радиостанции либо разбежался, либо перебит.
Я вернулся домой окончательно протрезвевший и поведал Джеки о случившемся. Ситуация застала нас врасплох. Не говоря уже ни о чем другом, наши паспорта и большая часть денег были в столице, а без них мы ничего не могли сделать. Мы пили чай и обсуждали наше положение, а Паула толклась вокруг, искренне сочувствуя нам и время от времени делая замечания, которые только еще больше угнетали нас. Не желая быть пессимистом, я высказал предположение, что, может быть, через несколько дней одна из сторон победит и положение прояснится, но Паула с гордостью возразила, что в Парагвае вообще не бывает таких коротких революций; последняя, например, продолжалась полгода. Возможно, наивно сказала она, нам придется полгода просидеть в Чако. Это позволит нам значительно пополнить наш зверинец. Сделав вид, что я не слышу ее, я выразил надежду, что бои скоро закончатся, жизнь войдет в нормальную колею и мы доберемся на пароходе до Буэнос-Айреса. Но тут Паула положила конец моим необузданным фантазиям, заметив, что это маловероятно; во время последней революции восставшие по каким-то непонятным соображениям потопили весь речной флот, дезорганизовав коммуникации как правительственных войск, так и собственных сил.
Я впал в отчаяние и, переметнувшись в лагерь пессимистов, заявил, что в худшем случае мы можем перебраться через реку в Бразилию, а уж там по суше доберемся до побережья. Но Джеки и Паула немедленно отвергли эту идею; Джеки сказала, что мы вряд ли сможем предпринять тысячемильное путешествие по Бразилии без паспортов и денег, а Паула заметила, что во время последней революции бразильцы выставили на своем берегу пограничные посты и не пропускали на свою территорию повстанцев, пытавшихся скрыться от правосудия. Вполне возможно, мрачно добавила она, что, если мы попытаемся переправиться через реку, бразильцы примут нас за вождей революции, спасающихся бегством. На это я не без ехидства возразил,
После оживленного обмена мнениями воцарилось унылое молчание. Внезапно Джеки осенила блестящая мысль. Незадолго до этого мы познакомились с одним американцем, долговязым молчаливым человеком, очень похожим на Гарри Купера. У него было ранчо милях в сорока вверх по реке, и в свое время он говорил, чтобы мы без всякого стеснения связались с ним по радио, если нам понадобится помощь. Он жил в Парагвае уже много лет, и Джеки предложила обратиться к нему за советом. Я снова отправился на радиостанцию и убедил радиста установить связь с ранчо американца.
Вскоре я услышал из репродуктора его мягкую, протяжную речь, слегка искаженную шумами, треском и атмосферными помехами. Поспешно объяснив, почему я его беспокою, я спросил у него совета. Его совет был прост и ясен: при первой же возможности покинуть страну.
– Но каким образом? – спросил я.– Пароходы не ходят, нам не на чем вывезти животных.
– Животных придется оставить.
– Хорошо, допустим...– ответил я, чувствуя, как что-то оборвалось у меня в груди.– Но как нам выбраться самим?
– У меня есть самолет... правда, маленький, четырехместный. В удобный момент я подошлю его к вам, и вы сможете улететь. Иногда во время революций бывают перерывы для переговоров, и мне кажется, что в ближайшие дни такой перерыв наступит. Итак, будьте готовы, я постараюсь предупредить вас заранее, если только сумею.
– Спасибо... большое спасибо,– пробормотал я в полнейшей растерянности.
– Значит, решено. Счастливо вам добраться,– ответил мой собеседник, и, громко затрещав, репродуктор умолк.
Я рассеянно поблагодарил радиста и побрел домой в таком тяжелом настроении, какого никогда еще не испытывал. После многих месяцев тяжелой работы собрать чудесную коллекцию животных и вдруг узнать, что все пошло насмарку и их придется отпустить только из-за того, что какой-то парагваец хочет силой захватить президентское кресло – тут не с чего было радоваться. Когда я рассказал Джеки о результатах разговора, она прониклась теми же чувствами, и мы полчаса перемывали косточки руководителям восстания. Наше положение от этого не улучшилось, но мы по крайней мере отвели душу.
– Ну, ладно,– сказала Джеки, когда мы исчерпали весь запас бранных эпитетов.– Каких животных придется отпустить?
– Он сказал, чтобы мы отпустили всех,– ответил я.
– Но это же невозможно! – возмутилась Джеки.– Мы не можем отпустить всех, многие не проживут на воле и двух минут. Некоторых мы должны взять с собой, даже если придется оставить большую часть нашей одежды.
– Видишь ли, если даже мы отправимся голыми, мы не сможем взять с собой больше трех или четырех самых маленьких зверьков.
– Что ж, это все-таки лучше, чем ничего.
Я тяжело вздохнул.
– Ладно, пусть будет по-твоему. Но мы все равно должны решить, кого оставить, кого взять с собой.
Некоторое время мы молча размышляли.
– Во всяком случае, Сару-то мы должны взять,– проговорила наконец Джеки.– Ведь она еще совсем маленькая и вряд ли выживет без нас.
– Да, конечно... но не забудь, что она страшно тяжелая.
– Дальше идет Кай,– продолжала Джеки, увлекаясь своими спасательными работами.– Мы не можем оставить его... и Пу тоже, бедняжку. Ведь они совсем ручные, и если их отпустить, они подойдут к первому встречному и могут поплатиться за это жизнью.