Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
Хаджумар, не стесняясь друга и племянника, воскликнул:
— Ты на родине, Хаджумар! Смотри в окно — вот она, твоя Осетия… Любуйся ею, дыши воздухом детства!
Слева выросла цепь гор. Чем ближе становилось Алагирское ущелье, тем выше были вершины гор, укутанные шарфом пышных облаков. Генерал жадно всматривался в горы.
Внезапно он широко улыбнулся и воскликнул:
— Хетаг! — Он показал рукой на островок густого высокого леса, мохнатой шапкой нежданно-негаданно выросшего посреди долины. — Давненько я его не видел!
— Паломничества к нему уже нет, — сказал с грустью Руслан. — Объявили его памятником природы. Старики, кому невтерпеж поднять бокал за Хетага, справляют кувд дома.
— Туристскую базу построить бы, — предложил Хаджумар. — Легенда красивая и привлечет многих туристов.
Красивая легенда… Бежал Хетаг от преследовавших его по пятам кровников. Впереди маячила гора, покрытая густым лесом. Ему бы только добраться до нее, скрыться в зарослях. Но сил у Хетага больше не было. Ноги от усталости подкашивались, и он упал. Вот-вот настигнут его кровники. А умирать так не хотелось. Хетаг взмолился, призвал на помощь Уастырджи, доброго бога осетин. И тогда оторвался от горы край леса, и укрыл его от преследователей…
— Видите, на горе среди леса примостилась поляна? — спросил Майрам. — Вон там. Если наложить на нее рощу, находящуюся от нее в десяти километрах, то поляна полностью ее примет и края рощи примкнут к лесу.
— Чудно, но это так, — подтвердил и Руслан.
— Забавно, — улыбнулся Хаджумар. — Выходит, что народ приметил это, и появилась легенда.
В окна машины ворвался сильный запах сероводорода. Хаджумар подался вперед, впился взглядом в девятиэтажные корпуса с широкими лоджиями, застывшие на горе. Он впервые видел их, эти новые корпуса санатория «Тамиск», возле сероводородных источников, благодаря которым и существует санаторий. И больные со всех сторон страны рвутся к ним. Многие прибывают на носилках, чтобы спустя месяц-полтора покинуть санаторий, оставив в местном музее коляски и костыли с вырезанными словами благодарности:
«Не ходил двадцать лет. Теперь костыли не нужны. Спасибо, Тамиск!»
— А вон с той вершины когда-то предателя сбросили, — показал на крутую, вздыбившуюся над рекой скалу Руслан. — Теперь она так и называется: Выступ гнева.
— Называют бедняжку-скалу и лекарем предателей, — весело вставил Майрам.
— Предательство — не болезнь, — произнес Хаджумар. — Это гнойник, язвящий душу. И ему одно лекарство — пуля… Вор может стать честным, пьяница — трезвенником, злодей — добряком, а предатель всегда останется предателем. И смерть не снимет этого клейма.
В доказательство своей правоты Хаджумар мог бы рассказать Руслану и Майраму про Внуского, но нельзя.
…Как это часто бывает с предателями, Внуский уже на третий день полностью признался в своей гнусной деятельности. Более того, он помог завлечь своих заграничных шефов, прятавшихся под личиной аккредитованных в Москве дипломатов, в ловушку, раскрыв такие факты и приведя такие детали, что тем на первом же перекрестном допросе ничего другого не оставалось, как каяться в грехах. Когда все, что требовалось, было выяснено и оставалось передать дело в суд, Внуский вдруг вновь захотел встретиться с генералом. Разговор, состоявшийся в тот день, неожиданно вышел за официальные рамки. Внуский, убедившись, что его поза политического противника Советской власти никого не ввела в заблуждение, подавленно смотрел на генерала воспаленно сверкающими глазами.
— Я который день ломаю голову и никак не могу догадаться, где и когда ошибся… Скажите, как вы вышли на меня? Что вам помогло?
— Улица Красивая, — усмехнулся Хаджумар.
— Улица Красивая? — поразился он. — Но это было так давно! И мне было тогда всего шесть лет! Причем здесь улица Красивая?
— Но вы там все-таки были? — спросил Хаджумар.
— Гостил у родственников.
— Но я вас почему-то не помню среди детворы…
Внуский ничего не понимал и молча ждал объяснений.
— Я в то время жил тоже на улице Красивой, — сказал Хаджумар. — Всех детей помню, а вас нет.
— Так я за два месяца лишь раз и вышел на улицу, — кисло усмехнулся Внуский. — Меня во Владикавказ привезли больным желтухой, а следом я подхватил еще и свинку. Так и провалялся все лето в постели.
Вот оно в чем дело! Хаджумар покачал головой: выходит, зря он винил свою память. Загадка легко расшифровывалась.
Генерал посмотрел на Внуского. Тот, осунувшийся, поднял на него глаза:
— Жена знает?
— Пока нет, — ответил Хаджумар. — Но узнает. И дочери тоже. Им тяжело придется. До конца жизни они будут нести клеймо позора, которым покрыли их вы, Внуский.
— Что тут поделаешь… — прошептал шпион и тут же зло добавил: — Разве родные чего-нибудь кроме разочарования несут своим близким? Каждый прожитый год, — это новые страдания и муки, которыми одаривают родители и дети друг друга. Или у вас не так?
— У меня не так, — коротко ответил Хаджумар.
Они помолчали. Потом Внуский сказал:
— Я понимаю, что вред, нанесенный мною, велик, и вы предадите меня смерти… Но… — Он несколько мгновений колебался, прежде чем предложить: — Если я вам открою шифр, вы сохраните моим детям честь?
— Шифр? Какой шифр? — не понял Хаджумар.
— Моего вклада в швейцарском банке!
— А-а… — только и сказал Хаджумар.
— Не притворяйтесь! — закричал Внуский. — Именно его вам не терпится узнать! — Он вдруг выпрямился. — Да, да, мой вклад в швейцарском банке — это богатство! Не желаете ли заполучить его? А взамен — девочкам моим не придется ежиться при мысли, кем был их отец. Я буду мертв, зато жена и дети избегут позора. Вы все можете! Скажем, инсценируете аварию. И зло уничтожено, и гуманность проявлена к несчастным детям, и шифр известен… — Он перевел взгляд на потолок. — Такой ценой купить покой жене и детям? Мне, значит, смерть, а все, ради чего я шел на риск, достанется вам? — Ноздри Внуского нервно задрожали: не увидел ли он перед собой банкноты, что лежат в огромном несгораемом сейфе банка, лежат в ожидании его, но теперь так и не дождутся? Не при этой ли мысли он пришел в бешенство? Внуский выдохнул из себя: — Нет! На такое не согласен!
Глядя на Внуского, Хаджумар молча ждал.
— Только в обмен на жизнь! — Внуский задрожал, в его охваченном страхом мозгу мелькнула надежда на то, что еще не все потеряно. — Жизнь! Хочу, хочу жить! Хочу!!! — Он провел руками по груди, широко вздохнул, точно уже получил помилование, но тут же стал прикидывать цену ее: — Мне жизнь, а я в обмен за нее должен назвать шифр моего вклада? Назову шифр, и через несколько дней ваш доверенный возьмет из банка деньги. Мои деньги! — Он круто повернулся к генералу. — Вы возьмете мои деньги и пустите их на ваши дела? Моя валюта пойдет на оборудование для завода?