Под псевдонимом «Мимоза»
Шрифт:
— Ну, не знаю, Мария… гм, я лишь из уважения к аббату Дженаро, понимаете? Давно его знаю, и в голову прийти не могло, что он нарочно такой дешевый спектакль закатит! А остальные… все мы здесь, кроме великого художника, конечно, от шефа нашего зависим — от профессора Усенского. Знаете его? — такой длинный с рыжеватой бородой, он — гибкий такой, да и сам-то всего боится! Для него главное — на плаву удержаться, чтобы и дальше юную свою супругу по заграницам возить, — видели рыженькую такую в кудряшках рядом с ним? И она, музыковедша, тоже выступать будет — он ей доклад мистический уже написал. Ну, а профессор Готман — замечательный
— А зачем же аббату отношения-то с нами портить? Я слышала, что он с нашим атташе по культуре на короткой ноге? Что за всем этим стоит? Похоже, что вчерашний инцидент — вершина какого-то айсберга? У вас, Валя, нет ощущения, что в атмосфере словно сгущается что-то. Я ведь в Москве уже года два не была. Не могу судить, а вы?
— Я? Не знаю, ведь от политики я далек. Но нагнетание какое-то в московском ареале, пожалуй что есть. Ведь и жизнь-то теперь наша так переменилась — все вверх дном!
Мимозу же теперь непрестанно терзала мысль о том, узнала ли ее в траттории коварная Ника, а если да, то что же дальше?
В первый же день по возвращении Маши из Рима на пороге ее апартамента появилась Анита, сообщив, что вечером летит в Москву:
— Знаешь, Марихен, в насей группе — офисеры бундесьвера и дазе один генераль!
— Ну и ну! Так вас и проверять-то на границе не будут! — воскликнула Мими и решила рискнуть:
— А не сможешь ли ты, Анитхен, мне синюю папку от подруги моей привезти?
И фроляйн Эйманн сразу согласилась, ведь «помохать» ближнему всегда было ее неизбывным призванием…
Мысль о том, что папка Нилова может пролежать на софкином чердаке еще лет десять и затеряться совсем, приводила Машу в содрогание… Наконец, через две недели Анита снова возникла в дверях с долгожданным пакетом в руках и восторженно прощебетала:
— Ти не представляесь, Марихен! Нас принималь как родние. А менья и в Ясную Полянь возили на могилю Тольстого. Там я плякала дольго… А в музее там льюди — просто зольотие. Осень добрие — савсем без вигоды, понимаесь?
— А где симпозиум-то был?
— Как где? В Комитет защити мира. Там столько интерес било, виступаль один партийный нацальник, казется Дольский. И сказаль, цто мезду армяни и азербадзани — настоясий бой. Он хотель остановити миром, ненасильем — нисего не полючилось — ужас! Льюди гибли!
— Да, Анитхен, это — про Карабах, я по радио Свобода слышала…
— А знаесь, кого я в самолеть виделя — не угадай! Это тощно бил тот красивий гаспадин, он с тобой есе в ратусе здоровалься на свадьбе, помнись? Я ему нисего не сказаля. Ведь он менья незнакомий. В Мюнхен с нами летель, а я подумаля — нисего удивительного: он, етот граф и раньсе в Москве бивал. Ти сама мне рассказиваля.
— Неужели он? Интересно, что он там делал, гм… но этого нам с тобой, Анитхен, не узнать, — повеселев, Маша облегченно вздохнула: наконец-то ей стало ясно, почему Корф давно не отвечал на ее звонки.
— Да, аристократи — дельо темное, — иронически промолвила фроляйн, не скрывая своей
Рейсом Москва — Мюнхен граф Корф возвращался с похорон своего шефа-благодетеля Маричева. Лев Петрович умер скоропостижно — он был просто очень стар. И Вадим Ильич представлял, конечно, что рано или поздно, но это все-таки случится. Однако был потрясен.
Впервые в жизни Корф растерялся. Ведь все его прежнее существование определялось мощной рукой дяди Лео. Все дела особой степени сложности направлялись непотопляемым цековским «зубром», который вовсе не собирался умирать. И Вадим вдруг ощутил, как почва уходит у него из-под ног: ведь он теперь — один, и связь его с Москвой оборвалась внезапно.
Ведь Маричев так и не подготовил себе преемника — именно в этом заключалась теперь беда графа-разведчика. Поскольку Вадим всегда оставался лишь соратником-исполнителем своего уникального шефа, то в первый момент действительно не знал, что делать с проектами дяди Лео: удастся ли Корфу вести их самостоятельно или придется тихо «уносить ноги», бесследно исчезнуть, испариться с поля «большой игры», десятки лет назад затеянной могущественным Львом Петровичем?
Прежде чем ответить на столь обескураживающий вызов судьбы, Корф решил дать себе время на размышление. И в одно прекрасное утро, напоенное весенними ароматами, сел в свой любимый бээмвэ и направился в Штарнберг. По дороге думал о свободе, свалившейся на него, как снег на голову. Неожиданно забрезжила перед ним и мысль о женитьбе: ведь теперь это — только его, Вадима, личное дело.
Виртуозно подрулив к высокому забору, на воротах которого блестела серебристая табличка «Клиника пластической хирургии доктора Ю. Мирбах», Корф долго не выходил из машины. Он думал о том, что каждый раз, покидая эту роскошную виллу, давал себе зарок: никогда больше сюда не возвращаться. Но по прошествии нескольких месяцев снова оказывался здесь — что-то неосознанное им, как магнит, притягивало его к этим белым, обильно увитым плющом воротам.
Доктор Ютта Мирбах вовсе не ожидала графа и была занята с пациентами. Узнав от помощницы Эльзы о прибытии Корфа, она тяжело вздохнула и выйдя в приемную, объявила группе сидевших там молодящихся старух, листавших глянцевые журналы, что на сегодня прием окончен — у нее срочный вызов. Разочарование и недовольство этих «глупых гусынь», — так про себя называла их Ютта, — абсолютно ее не тронули. Поскольку профессия, в которой она достигла немалых высот, уже давно не занимала ее, принося высокий доход автоматически. А вот личная жизнь блестящего хирурга Мирбах никак не удавалась.
Еще будучи студенткой-первокурсницей, Ютта влюбилась в докторанта Корфа, а он? Поначалу и Вадим увлекся хорошенькой и умной фроляйн. И его вполне устраивали их легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Но для такой девушки как Ютта, происходившей из строгой католической семьи, безнадежная связь с непонятным аристократом послужила источником семейной драмы. Родители выгнали ее из дома, и для продолжения учебы девушке приходилось подрабатывать официанткой по вечерам. С тех пор фроляйн Мирбах возненавидела рестораны и — мужчин, пристававших к ней постоянно. Тогда она и поставила перед собой цель — обрести финансовую независимость во что бы то ни стало. И решила стать хирургом, да еще в такой специфической сфере, как красота.