Под псевдонимом «Мимоза»
Шрифт:
— Как ты думаешь, Аля, ничего, если я в брюках пойду? Конечно, мне вовсе не нужно прикидываться немкой перед этим «варваром», но вдруг какие знакомые встретятся там, а?
— Ты должна в любом случае выглядеть как фрау Кирхов, Мими! И рисковать, напяливая юбку до пят и заячий тулуп, не стоит, — засмеялась подруга и спросила, — а что, сей Удальцов действительно уникальный тип?
— Еще какой! И дело не только в наколках на руке. Тетя Клава сказала, что он год отсидел за какую-то драку, но главное — он еще мальчишкой в банду угодил — типа «Черной
— Ну не человек, а легенда! А ты не боишься? Может все-таки не надо?
— Да не беспокойся, Алюша, теперь-то он — академик живописи. Только выражается не совсем академично, а это я уж как-нибудь переживу! — рассмеялась Мими.
— Так тебя на Крымский подвезти?
— Что ты, Алька! Еще увидит он наш новый «вольво» — кто его знает? Лучше бы не разжигать любопытства. Сам-то он на «уазике» по Лопатинску разъезжает. Поеду-ка я скромно на метро.
Когда она легко соскочила с эскалатора, он вздрогнул от неожиданности:
— Вы?! Уж на что у меня глаз наметан, а не узнал! Вы, Маша, и в очках, и в собольках, женщина, что надо! Но эти фары на глазах вам явно не к лицу!
— А вы, Анатолий Николаич, всегда с подобных комплиментов разговор с дамой начинаете? — иронично спросила Мими.
— А вы — дама?! Гм… уж простите старика, не заметил. Думал, вы — наша простая баба. Русская! — вызывающе усмехнулся художник.
— Верно думали, товарищ, — в тон ему произнесла Ивлева, смерив его изучающим взглядом с головы до пят.
— Что, не больно нравлюсь-то, а? Такую финтифлетку, как ты, на телеге не объедешь. А я и не собираюсь, уж поверьте!
— Да полноте, Анатолий Николаич! Вам ли о том печалиться, что б кого-то объезжать?! Скорей всего, наоборот, сами-то вы небось бегством спасаетесь от назойливых почитательниц?
— А я ни от кого еще и не думал бегать. Мой девиз — «дать пинка»! — четко произнес Удальцов.
— Здорово! Впервые вижу такого самобытного джентльмена! — с искренним восхищением воскликнула Маша, наивно полагая, что академик живописи шутит. Тем временем они шли мимо стоявших на тротуарах бедных художников, предлагавших свои картины и разные поделки. Но нарядная публика равнодушно проплывала мимо жалких неудачников. На парковой площадке Дома художника бросалось в глаза множество дорогих «иномарок», из них горделиво поднимались респектабельные дамы в мехах и господа в дубленках. Кстати и Удальцов на сей раз был шикарно одет.
— А ты, Маша, явно не из этих, — кивнув в их сторону, заметил он.
— Как сказать, — пожав плечами, она съежилась от охватившей ее непонятной тревоги.
И предчувствие не обмануло ее: в гардеробе, где толпилась сиятельная публика, она увидела переводчицу с «Лайерс» и резко схватила Удальцова под-руку, собираясь скрыться. Но было поздно! Девица целеустремленно уже спешила к ним, волоча за собой тяжеловесное «лицо кавказской национальности».
— Здравствуйте, фрау Кирхов! Позвольте вам представить моего мужа! — восторженно прощебетала переводчица.
— Очень рад! Вано Аршакович, — широко улыбнувшись, с легким поклоном представился грузин.
— А это, Ванечка, президент нашей фирмы, фрау Кирхов! — с почтением произнесла девица, подобострастно взглянув на Мимозу.
— Шелаю кароший вэчер, — сквозь зубы процедила Ивлева, и больно сжав локоть ошеломленного художника, надменно подняла голову и потянула его за собой.
Они поднялись на второй этаж в полном молчании.
Наконец, подойдя к дверям зала, Удальцов обрел дар речи:
— Кто вы, фрау Штирлиц?!
— Меня зовут фрау Кирхов, Анатолий Николаич! Я действительно президент совместного предприятия — германо-советского. Что тут особенного?
— Но, милая Машенька, что ж вы меня этой парочке не представили? Разве интеллигентно так себя вести, а?!
— Представьте себе, что да! В немецких фирмах не принято, чтобы президент своих знакомых подчиненным представлял. Гм… Вас-то что, действительно моя интеллигентность волнует? Кстати, если желаете быть другом, то прошу вас забыть об этом эпизоде навсегда! — с неожиданной твердостью отчеканила Мими.
— Я готов, да-да, дружить с такой крутой фрау, — с усмешкой сказал художник, — для меня сие большая честь. А теперь, Машенька, милости прошу на выставку!
В зале народу было мало, но посетители подолгу задерживались у картин, тихо перешептываясь между собой. А Мими все еще пыталась унять внутреннюю дрожь от нежелательной встречи, изо всех сил стараясь внешне удержаться «на плаву». Понимая ее состояние, Удальцов решил более не задираться:
— Вот смотрите, это я привез из Архангельской области, — прошептал он, подвигая ее к серии крестьянских портретов.
Вглядываясь в лица простых рыбаков, их жен — молодых и старых, Маша напрочь забыла о только что происшедшем инциденте. Мысли ее медленно вливались в другое измерение. С портрета устремились на нее мудрые скорбные глаза сухой морщинистой старухи: голова ее, покрытая темным платком, загрубевшие от тяжких трудов руки, устало лежащие на коленях в момент отдохновения — весь ее облик излучал достоинство чистой и сильной души. Увидев в центре зала скопившихся зрителей у огромного полотна, Мими, затаив дыхание, быстро устремилась туда же. Картина называлась «Царский град» — от нее исходила словно сверхземная энергия, неудержимо притягивая к себе.
«Да это же отражение Царства Небесного на земле», — подумала Маша, утирая навернувшиеся слезы. И долго старалась остановить их, переходя от одной картины к другой. Удальцов же молча следовал за нею, деликатно соблюдая дистанцию.
Выйдя из зала, она заметила висевшую на стене афишу с сообщением о сегодняшнем концерте Эдисона Денисова, со вступительным словом профессора Царецкого.
— Ну что, Машенька, сходим, послушаем? — робко спросил художник.
— Я бы непрочь, но мы, кажется, опоздали, — неуверенно пролепетала Мими, заметив, что навстречу им из дверей концертного зала вытекает публика.