Под сенью Дома Блэк...
Шрифт:
– Что вы говорите?! Хотите подложить пятнадцатилетку...
– СЕВЕРУС!!!
Молчание...
– Прошу прощения...
– Иногда ты переходишь все границы... Гермионе необходимо вернуться на Гриммо. Это должно произойти как можно быстрее. Постарайся ей объяснить.
– Я?! Пусть это сделает Уизли! Отработает брюлики, что украла у девчонки!
– Я передал ей украшения для сохранности, Северус! Молли их не крала, ясно?!
– Конечно... я верю вам...
– Северус!
– Да вы издеваетесь?! Как я скажу ей об
– Ох, Северус... Молодые люди нынче таковы, что им лишние объяснения ни к чему. О телесном аспекте любви они все знают...
Гермиона неверяще смотрела перед собой. Странное безразличие к происходящему исчезло, растворилось, как только разум осознал услышанное...
Глава 4
– Все будет так, как я сказала. Молчать, - палец матери повелительно, резко опускается перед моим лицом.
– Разговор окончен.
Этот голос, эти слова, этот жест преследовал меня половину моей жизни. Переворачивая все внутри от жгучей обиды и понимания собственной беспомощности. Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, все будет по слову матери. Она контролировала мою жизнь - каждый шаг, вздох, взгляд, от шнурков в ботинках до повязанной под жестким воротником бабочки. Шаг влево, шаг вправо - наказание.
Ты должен делать, что сказано.
Не сметь пререкаться.
Не сметь позорить семью.
Не сметь бегать...
Не сметь кричать...
Не сметь оправдываться...
Не сметь...
Это вымораживало, убивало. Я сам себе казался куклой, марионеткой, опутанный веревками, - дерни за ниточку и я сяду, встану, поклонюсь, вежливо улыбнусь... Я наследник. Я должен и обязан соответствовать великому Роду Блэк. Я стану лордом, который будет представлять Семью. Именно так, с большой буквы - Семью. Каждый день я должен быть в глазах окружающих идеальным наследником... но я не мог соответствовать тому идеалу, что придумала мать.
Она всегда носила с собой веер. Стоило его встряхнуть особенно резко, и в ее руках оказывалась линейка, которая больно и метко мгновенно опускалась на руки, шею, чуть ниже поясницы. В детстве, верно, не было дня, когда я не был наказан. Я жил в постоянном напряжении, опасаясь вызвать неудовольствие. Ситуацию усугубляло то, что мое воспитание было приоритетом для матери. Регулус, мой младший брат, родился болезненным, и его жалели, а кроме всего, самое главное, он был вторым сыном, которому не светило стать лордом. Мать часто вспоминала об этом, объясняя, почему ему стоит поиграть в детской, пока она дает мне очередной урок этикета.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что именно это пренебрежение привело к лютой зависти и ненависти со стороны Реджи. Он исподтишка следил за мной и тут же докладывал матери все мои огрехи. Милый, хороший мальчик, который просто меня ревновал... но ни тогда, ни сейчас обиды я изжить не мог.
– Сириус, ты сидел на подоконнике?
Какая мелочь, право слово! Ведь никто чужой не видел, а значит, я не уронил чести Блэк... Всего с полчаса, в своей
– Я жду твой ответ, Сириус.
– Нет, мэм, - рискую я.
У нее в руках этот ужасный веер. Я не могу отвести взгляд от него, а мать раздраженно бьет им по своей ладони. Раз - в руках линейка. В горле тут же встает тошнотворный комок. Я замечаю братца, что мелькает в дверях с довольным видом.
– Сириус, что я говорила о вранье?
– Не сметь лгать, - шепотом говорю я.
– Блэк не унижает себя ложью...
Мой голос срывается. Я понимаю всю глубину своего проступка, а также осознаю - наказания не избежать. И просить прощения, значит усугубить свое положение.
– Тогда, что за слова я слышала?
– спокойно спрашивает матушка.
Мне хочется плакать. Я боюсь выдавить хоть слово.
– Это была ложь?
– еще один спокойный вопрос.
А меня почти трясет. Но молчать очень плохо, это я усвоил крепко.
– Да... мэм...
– Ты не должен лгать, Сириус. Это недопустимо. Это позволительно только в исключительных случаях. Протяни руки.
Линейка больно бьет по рукам, по кончикам пальцев, так, что они горят огнем, а я терплю, глотаю слезы, молча выдерживая наказание. Мать оглаживает линейку, и та вновь обращается в веер.
– Иди за мной, - приказывает она.
Мы приходим в ванную комнату.
– Ты признался, и это хорошо. Ты Блэк, ты должен вести себя достойно. Даже если находишься наедине. Ты меня понимаешь? Люди сидят на стульях, ясно?
– Да, мэм.
– Надеюсь мне не придется наказывать тебя за это вновь. Теперь, что касается твоей лжи. Она глупа и бессмысленна.
– Я не буду лгать, мама! Обещаю!
– Сириус, мне жаль, но ты должен усвоить урок, - мать достает палочку, и я деревенею от страха.
– Scourgify!
В ту же секунду я сгибаюсь пополам. Прямо из горла лезет тошнотворная мыльная пена. Меня рвет так сильно, что, кажется, я сейчас вывернусь наизнанку. Рука матери держит меня над ванной. Я цепляюсь за скользкие края. Я задыхаюсь, горло болит от спазмов, слезы текут по щекам. Мне так плохо, ужасно плохо, а пытка все продолжается и продолжается...
– Все хорошо, Сириус. Все хорошо. Все закончилось, - мать гладит меня по голове, прижимая к себе, а у меня все плывет перед глазами.
– Ты же не будешь больше лгать? Не расстраивай меня, милый.
Она вытирает мне лицо полотенцем, а затем охает:
– О Мерлин и Моргана, у тебя кровь идет из носа! Кикимер! Немедленно кроветворное!
Меня поят зельем, а после укладывают в постель. Я закрываю глаза, я не хочу видеть мать, что ласково перебирает мои волосы. Я хочу только одного - чтобы она ушла. Не хочу слышать ее голос, что так ласково журит меня, глупого мальчишку. Но она не уходит, и меня вновь начинают душить слезы...
– Ты слишком строга, Вальбурга, - говорит вечером отец за дверью моей комнаты.