Под сенью клинка
Шрифт:
— Это здание, где молятся, — пояснил Дерек.
— Молятся? — удивился Хельм. — В смысле — просят о чём-то?
— Просят? — недоумевающе повторил советник по финансам. — Ты собирался просить за Талину?
— Да, — согласился Дерек. — Что мне ещё остаётся?
Советники смутились. Потом Дагор попытался объяснить:
— Тут некого просить, владыка… об этом не говорят, но… наш мир, он… почти нижний, если вообще не нижний… всё бессмысленно — нас не слышат…
Купец вздрогнул, а Хельм продолжил:
— Не хотелось бы в это верить, но Талина же рассказывала — нижние ходят под
— Ну зачем уж так-то… — передёрнул плечами Ильм, — зачем уж мрачно-то так… прям иди и вешайся… нельзя так…
— Говорят — проводник есть, — не обратил внимания на его слова Хельм, — но… вдруг это только легенда или мечта? Эльфы — они, может быть, и знают, но никому не говорят… или не хотят расстраивать… Скорее всего — наш мир забыт и брошен. Здесь некого просить, владыка. Никто не услышит. Потому никто и не просит.
Дагор замолчал, с сочувствием глядя на Дерека. Советник по финансам принялся внимательно изучать носки своих сапог.
— Нет, — отрезал Дерек. — В нижних мирах не рождаются дети. Просто все привыкли рассчитывать только на магов. А они — не всемогущи. Оставьте меня.
Они смотрели вслед уходящему владыке. Когда за ним закрылась дверь, Ильм осторожно оглянулся по сторонам и спросил почти шёпотом:
— Слышь, а ты откуда про проводника знаешь?
— Архив Улара разбирал, — ответ прозвучал невесело, — там было много интересных копий эльфийских летописей. Не всё — обрывки или выжимки… А ты откуда слышал?
— На юге мир совсем другой, — пояснил Хант, — там много о чём говорят, что у нас забыто давно. И свитки можно спокойно прочитать в архивах — плати только. Я услышал и заинтересовался — но там ничего не понятно. Даже смотрителю за перевод заплатил — только всё равно ничего не понял. Но южане надеются, что проводник всё же есть, иначе… а эльфы что пишут?
— Эльфы? — переспросил Хельм. — Да что они могут написать… Название нашего мира у них интересное — Тонущий, с сопроводительной мелодией — «но ещё есть слабая надежда…», и мелодия-то такая — сомневающаяся очень… Может, она и правда есть? Я честно, мало что прочитать успел — искать наводчика надо было спешно. Там каждый удар сердца на счету был — не до летописей. Понял только — не меньше шести проводников нас бросили. Про пятого написано «сбежал», с мелодией «и его сложно за это осуждать…», это ещё при прадеде нынешнего эльфийского короля — сам понимаешь, сколько с тех пор воды утекло… Про шестого — «ушёл и оставил», про седьмого — «забрали», с сопроводительной мелодией… как бы так перевести… «зарвался» — это уже при отце короля. А прислали ли нового — я не нашёл. Как они так живут, эльфы? У них память другая? Или они не помнят ничего из прошлого?
Купец почесал в затылке.
— Да так же как и мы, наверно, — предположил он, — ты себя в детстве часто вспоминаешь? А ведь надо будет — припомнишь. Спроси чего полегче.
Стемнело. Они постояли перед порогом гостиницы и вошли внутрь.
Он прошёл к себе и закрыл дверь. Неважно — услышат ли его. У него нет выбора.
«Но если б я пришёл к ней в первую ночь… если б я пришёл к ней тогда… я думал бы сейчас, что это мой ребёнок…»
Он стоял у закрытой двери и не знал — как это, просить… он никогда не просил.
«Пусть она выживет», — шептал он на родном языке, наступая на горло собственным желаниям, — «пусть она и её… её… её… пусть девочка тоже выживет, мне так стыдно, я… я предпочёл бы, чтоб её не было… но если она есть — не могу же я просить, чтоб выжила только Талина… пусть… девочка… тоже… выживет… пусть она… пусть они… обе… выживут…»
Он чувствовал себя мерзавцем — будь это его дочь, он рыдал бы сейчас, умоляя сохранить её. Будь это чей-то чужой ребёнок, не Талины и не неизвестно какого… ублюдка… — слова не пришлось бы выталкивать из себя неимоверным усилием воли, они давались бы ему легко, даря уверенность в собственном благородстве. Это так просто — просить за других, за тех, кто не отнимает у тебя любимую женщину. И совесть бы не мучила. И не обжигал бы щёки жуткий стыд от надежды, что Талина — очнётся, а ребёнок… ну что там, полторы дюжиницы, его и нет ещё… а удар был такой сильный… Он никогда не предполагал, что окажется в такой ситуации. И уж никак не думал, что его желания могут быть столь ужасны, а душа — столь черна. Оказывается, он совсем не знал самого себя… но если бы он пришёл к ней в первую ночь… если бы он пришёл к ней тогда…
«Пожалуйста, пусть она выживет… и… пусть эта не моя девочка тоже выживет… пожалуйста…»
Глава 22. Сторожея
— Здравствуй. Здравствуй?
— Ну привет.
— Я пришёл просить тебя о помощи.
— Я уж вижу. Можно подумать, ты когда за чем-то другим приходил. Начинай.
— Помоги, пожалуйста.
— Значит, как с собой меня взять — так пошла вон, а как припёрло — так помоги, лапа? И так каждый раз?
— Прости. Помоги, пожалуйста.
— Неубедительно. Всё сначала.
— Давай, ты ноги об меня потом вытрешь? Не до этого, честно. Пойдём глянешь?
— А с собой возьмёшь?
— Да. Если будешь очень настаивать. Но ты ведь не будешь?
— Так припёрло? Я подумаю. Пошли что ль.
— Спасибо.
— Это твоя пассия?
— Разве я когда-нибудь на кости кидался?
— Ну мало ли… разнообразия захотелось. Ребёнок, надеюсь, тоже не твой?
— Не смешно.
— Кто её так?
— Попала под удар чёрного единорога.
— Где вы его откопали?
— На нём Дерек ездил.
— И?
— Ну он взбрыкнул, а эта дура бросилась любимого собой закрывать.
— Трогательно. А ты где был?
— Отлучился… ненадолго.
— Молодец, приветствую. Очень правильное решение. Ты чаще уходи от него подальше, глядишь, нового повелителя быстрее искать придётся. Убедить кретина, что на единорогах не ездят, нельзя было?
— Пытались, хором на десять голосов.
— Я не об этом.