Под шапкой-невидимкой
Шрифт:
ТУК-ТУК, — Я ТУТ!
Я по дереву тук-тук, а он тут как тут! С лёту к сосне прилип и выставил любопытный нос: кто тут стучит?
Синее небо над ним, зелёные волны над головой перекатываются. А внизу тихо и солнце печёт.
Я стучу потихоньку, а из-за дерева то дятлов нос, то дятлов глаз. «Ты, дурень, зачем прилетел?» — спрашиваю я его. Удивляется дурень: «Как зачем? Раз тук-тук — значит, родичи тут! Только вот что-то не вижу».
Манит его родной стукоток.
Давно ли ещё все
И вот лету конец — начало самостоятельной жизни. Каждый сам по себе, каждый сам за себя. Не до пряток, не до пятнашек: лес суровый вокруг. И каждому надо в этом лесу свою ёлку с шишками найти.
Но шапка-то на затылке совсем ещё детская, красная-красная. Вспоминается ему беззаботное времечко: «Тук-тук, — я тут! Тук-тук, — вы там? Тук-тук, — все тут!»
Вслушивается, вслушивается, вглядывается, вглядывается — а вдруг свои, а вдруг позовут? Всё выглядывает, всё надеется. Я только тук-тук, а он тут как тут!
— Ау, Медведь! Ты чего по ночам делаешь?
— Я-то? Да ем.
— А днём?
— И днём ем.
— А утром?
— Тоже ем.
— Ну, а вечером?
— И вечером ем.
— А когда же ты не ешь?
— Да когда сыт бываю.
— А когда же ты сыт бываешь?
— А никогда...
— Енот, а Енот, а ты ягоды есть любишь?
— Люблю!
— А птенцов и яйца любишь?
— Люблю!
— А лягушек и ящериц любишь?
— Люблю!
— А жуков и сороконожек любишь?
— Люблю!
— А... а червяков и улиток любишь?
— Тоже люблю!
— А чего же ты тогда не любишь?
— Не люблю, когда меня глупыми вопросами от еды отвлекают.
— Здорово ль живёшь, Воробей?
— Чуть-жив, Пастушок, чуть-жив!
— Сладко ль спал-ночевал, Воробей?
— Чуть-жив, Доярочка, чуть-жив!
— Чего, Воробей, не весел, чего нос повесил?
— Чуть-жив, Птичница, чуть-жив!
Пастушок ему корочку, Доярочка — зёрнышко, Птичница — колосок.
— Сыт-жив, люди добрые, сыт-жив!
— Эй, Волк, чего хмурый такой?
— От голода.
— А рёбра отчего выпирают?
— От голода.
— А воешь отчего?
— От голода.
— Поговоришь с тобой. Заладил одно, как сорока: от голода, от голода! Чего это ты нынче такой неразговорчивый?
— От голода.
— Батюшки, Волк, что с тобой, на тебе лица нет!
— Не видишь — в капкан попал! Лица нет... Скоро, Сорока, на мне и шкуры не станет!
***
Забрался я как-то под свою ШАПКУ ночью. Приплёлся ко мне и Лесовичок. До рассвета было не близко, и мы, слово за слово, разговорились.
— Скажи мне, Лесовичок, а лешего ты в лесу встречал?
Лесовичок хитренько усмехнулся, зыркнул на меня зелёными глазками и стал что-то шептать.
— Чего ты там шепчешь? — не удержался я.
— Да так, по привычке: сам с собой разговариваю. Да и нельзя про лешего-то громко говорить. Да ещё ночью.
— А ты шепни: встречал или не встречал?
— Как не встречать? Встречал, конечно. Вот только встретил, как к тебе шёл. Во-он в той лядине.
— Ну и какой же он, леший-то? Говорят, что у него на одной ноге копыто, а на другой лапоть?
— И так бывает, — усмехнулся Лесовичок.
— А верно, что он людей по лесу водит?
— Ещё и как! Потеха: кружат, как зайцы, по одному месту, а он знай хохочет.
— Ну вот что, Лесовичок, меня ты не проведёшь, не на простачка напал. Никаких леших в лесу нет.
— Так уж и нет! Поменьше, правда, стало, но ещё порядочно. Ишь ты, прыткий какой — нету! А кто деревья зимой в дугу сгибает? Кто стучит по ночам палкой по стволам? Кто в чащобе голосом дурным кличет? Вот тебе и нету.
— Погоди, погоди! Деревья снег сырой гнёт, по ночам стволы от мороза потрескивают, а голосом дурным сова или филин кричат.
Лесовичок захихикал.
— Гляди, знайка какой! А кто не знает — те всё на лешего валят. Особенно — кто один в лесу ночь проведёт. С вечера ещё хорохорится: никаких леших нет, всё суеверия, бабушкины сказки! А к утру, смотришь, глазки испуганные, ушки торчком, как у зайца, и от всякого шороха дёргается.
— Так что же, Лесовичок, получается?
— А то получается, что леший — это ваше незнание. Я в лесу каждый шорох, каждый запах, каждую тень могу объяснить. А незнайке всё то послышится, то покажется, то причудится.
— Ну, а всё-таки: есть леший в лесу или нет?
— А вот мы сейчас проверим. Ну-ка, приложи ладонь к уху.
Я прислушался. Кто-то возился в болоте и тихонько икал. Икнёт и губами мокрыми пошлёпает. Никогда раньше я такого не слышал.
— Слышишь? — шепчет Лесовичок, и глазки его зелёные светятся.