Под солнцем тропиков. День Ромэна
Шрифт:
Большие затруднения встречались у Петьки при попытках уложить практику европейских пионеров в рамки дикарского быта. Требовалась большая гибкость и приспособляемость, чтобы устранять эти затруднения.
В первый же день Петька объяснил новым своим товарищам, что пионерское звание не позволяет пионеру день-деньской бить баклуши и околачиваться без дела, — пионер должен работать, должен во всем помогать старшим и не отлынивать от какого бы то ни было труда. Так учил Петька.
И вот пионеры с октябрятами вместе, воодушевленные благими намерениями, стали вмешиваться в охоту взрослых, в приготовление пищи женщинами и даже в торжественные совещания стариков. Нужно сознаться, что здесь они сразу
«Если взрослые отказываются от помощи ребят в силу своих обычаев, — рассуждал он, — мы должны заняться полезным трудом сами по себе и для себя».
И он надумал:
«Мы должны выстроить себе большую хижину — пионерскую унгунью; здесь пионеры и октябрята будут собираться, заниматься, вместе проводить холодные ночи и укрываться от непогоды. Хижина должна быть образцовой, — пусть взрослые берут с нее пример. Стены у нее будут плетеные, обмазанные глиной снаружи и внутри и выбеленные мелом, крыша — из плитчатых камней, пол — глинобитный, покрытый сухой хвоей. Будут: окна с хорошими ставнями, вентиляция с вертушкой и настоящая русская печь, выложенная из камней. Знай нас, пионеров, и учись у нас…»
Ребята идеей этой были захвачены по уши, но нашелся один такой, Монаро по имени, который чуть было не внес арктического холода в тропический общий энтузиазм. Монаро сказал кисло и слюнтяво:
— Община Ковровых Змей, как и всякая община, не стоит долго на одном месте, сегодня она здесь, завтра там. Мы построим себе унгуныо, как говорит Пэть-ика, и уйдем из нее. Кому она будет нужна, унгунья? Летучим мышам? Да?
Петька разбил слюнтяя так ловко, что и сам того не ожидал.
— Мы здесь простоим, — отвечал он, — не день и не два, а, наверное, неделю: дичи вокруг— много. За неделю мы три хижины успеем выстроить, если понадобится. Нас много, все дело в правильном распределении труда. Когда мы прибудем на новую стоянку, там тоже построим себе хижину. Когда мы бросим эту, то в новом месте опять выстроим такую же. И так — до тех пор, пока вся охотничья область Ковровых Змей не будет застроена пионерскими унгуньями. Потом выйдет так, что, приходя в новое место, мы всюду будем находить для себя готовое жилье… А дальше может случиться, что взрослые станут подражать нам и — наша цель достигнута.
Отстояв свою идею, Петька не откладывал в долгий ящик ее осуществления: железо куется, пока горячо. Он тут же начертил на песке план постройки, высчитал количество необходимого для этого материала, распределил обязанности, и стройка началась, благо весь материал был под руками: дерево, кустарник, камни, глина. Лишь пришлось позаимствовать у взрослых их каменные топоры, мотыги и ножи. В последнем деле существенную помощь им оказал Бамбар-биу, отчаявшийся заставить Петьку выслушать себя до конца. Его повествование могло возобновиться лишь вечером, после захода солнца, когда пионерская унгунья чудовищным своим скелетом — чудовищным, по сравнению с жалкими шалашами — стала мозолить глаза всему становищу.
— Ну-те-с! Пионер Пионерыч, расскажите, что вы затеяли? — Голубые очи Бамбара-биу были колкими и подозрительными.
Усталый, но довольный проведенным днем, Петька отвечал просто и без лишней болтливости:
— Хижину себе, дядя, строим — унгунью, по последнему слову техники…
Бамбар-биу незамедлительно раскритиковал эту идею, во всех мелочах критики и поведения уподобясь слюнтяю Монаро.
«Такой большой и такой глупый», — подумал про него Петька и рассказал ему трогательную сказочку-притчу про старого, глупого деда, сажавшего молодую яблоньку. «Дедушка, — говорили старику умные внуки, — ты сажаешь молодое деревцо, но ты скоро умрешь, может быть, завтра. Ты не увидишь яблочек с этого деревца. Зачем же ты ее сажаешь?». «Малые вы мои и глупые, — отвечал им мохнатый дед, — я умру, вы будете живы; я не покушаю яблочек с этой яблоньки — вы их покушаете. Для вас и сажаю: глупые вы мои обезьяночки…»
— Сказка на ять… — пробормотал посрамленный «ветрогон». — Не хочешь ли ты сказать ею, что кто-нибудь да будет жить в вашей хижине?
— Вот именно, — подтвердил Петька. О своих планах, о предполагаемой застройке пионер-унгуньями всей области Ковровых Змей, он умолчал, не желая вдаваться в споры, а чудак Бамбар был настроен как раз на этот лад.
— Хижина ваша — дурацкая затея, — сказал он хмуро, — с точки зрения трезвомыслящего человека, конечно… А… а… ты не раздумал еще отыскивать Веру, дочь техника?
Петька вскинул глаза на должную высоту и увидел, что гигант Бамбар почему-то весьма сильно заинтересован судьбой крошки Веры. Он отвечал:
— Скажешь, что надо идти за ней сегодня — пойдем сегодня.
— Ну, молодец. — Бамбар-биу испустил вздох явного облегчения.
4. Об эоценовых предках австралийцев
Луна стала на свое место — в зенит неба: смотреть на нее — голову драть до отказу. Поползли удушливые испарения из долины. Дой-на голосил старую песню на новый лад (вы найдете ее в Петькином блокноте, уже переведенную на русский язык):
«Черное небо — шкурище вомбата. Звезды-моргалки — глазища чертей. Дой-не ли плакать под черным небом? Ему ли бояться глазастых чертей?.. Мы, молодежь вся и Пэть-ика наш, Строим шалаш — шалашищам шалаш… Пэть-ика и Дой-на, Дой-на и Гарро, Гарро и Коко, Коко и Мунга, Моа с Диэри, Нгуруэ с Монаро, Ункэра, Миаро, Ипаи и Кумга, Куби, Куббита, Мурри и Мата, Бута, Бутита, Лиука, Ипата…»— Не голоси, Дой-на, надоел.
— Следовательно… слушай, пионер… катастрофа застала Австралию в таком состоянии: ее животное население представлялось миром сумчатых, человеческое — ордами первобытных кочевников, не знавших еще никакого другого занятия, кроме охоты и сбора растительной пищи. С тех пор протекли длинные тысячелетия над миром и — что мы видим теперь, пионер, в Австралии?
— Мы видим, что тысячелетия эти мало коснулись или совсем не коснулись здешней фауны и туземцев, — отвечал Петька, — но я смущен…
— Правильно, пионер… О твоем смущении — после… Посмотрим же, чего достигло за это время человечество в других странах. Я возьму только два примера: культуру наиболее первобытную — диких веддов острова Цейлона, и культуру, достигшую наивысшего расцвета — европейскую. Об Америке не буду говорить, так как это есть та же Европа, пересаженная на новую почву.
Дикие ведды острова Цейлона — весьма первобытны, но моих соплеменников все же они обогнали в развитии. У них уже имеются лук и стрелы, им знакомо земледелие, они ведут товарообмен с соседними племенами. Общественный строй их — выше по своей организации, чем строй австралийцев. У них — родовое общество, у австралийцев — дородовое.