Под солнцем тропиков. День Ромэна

Надо

— Почему? — спросите вы, может быть, разочарованно.

— Да потому, что их нету, — отвечу я.

А, признаться, я их искал. Очень усердно искал, и по всем местам. Когда мне вздумалось написать для ребят книгу, я первым долгом вспомнил о бане. Баня у нас заброшена. Стоит она в самом дальнем конце сада, следовательно, — место, подходящее для нечистой силы. И сад заброшен. В нем растут лопухи, крапива, чертополох, бузина, дурман и одна корявая яблонька.

На яблоньке каждый год аккуратно появляются маленькие горьковато-кислые яблочки. Этими яблочками, к слову сказать, даже свиньи брезгуют. Но Петька, про которого сказ впереди, уверяет, что если крепко зажмуриться, то «яблочки эти даже очень вкусные». Честно скажу: не знаю, не пробовал, потому спорить не буду и перейду прямо к нечистой силе.

Темной-претемной летней ночью (я нарочно выбрал такую ночь) отправился я в баню. Над головой у меня была тьма, под ногами — тьма, и кругом — тьма. Но в лопухах ярко горели светлячки и где-то глухо тявкала жаба. Я тихо вошел в баню и в кромешной жути произнес страшное заклинание. Вот оно:

Разумеется, заклинанию меня научила бабушка. «Смотри, говорит, больше трех раз не произноси, однако. Не то худо будет»…

Подумаешь, запугала!.. Но, чтобы не портить дела, я ограничился тремя разами и стал ждать. Тихо было, как под землей. Пахло дохлой крысятиной и гниющим деревом…

От долгого ожидания меня закрепило в сон. Тогда, наплевав на бабушкино запрещение, я снова произнес заклинание, но уже не три раза, а тридцать три. Можно сказать, без счету…

Где-то, должно быть, под лавкой, вдруг захрустело что-то.

«Очень хорошо, — подумал я, — кажется, начинается».

Какое-то теплое, мягкое, как гигроскопическая вата, коснулось моего лица. Дунуло в глаза. Замахало вокруг головы. Под лавкой хруст перешел в чавканье.

«Или ведьма, или черт»… — соображал я, затаив дыхание.

Мягкая лапа легла мне на голову. Я невольно вздрогнул. Лапа принялась, и неизвестный болван заскрипел гвоздем по стеклу. Терпеть не могу этих противных звуков! Но нужно было терпеть, — так учила бабушка. Визг через минуту прекратился. Кто-то погладил меня по голове. Кто-то зашлепал по сырому полу навстречу…

Я зажег электрический фонарик. Громадная крыса шарахнулась под лавку. Со стеклянным визгом заметалась в воздухе летуча я мышь…

— Ладно. Здесь неудача, — сказал я себе, отнюдь не падая духом, и покинул баню. В ту же ночь я обшарил все погреба, сараи и чуланы. Даже в подполье слазил. И что же вы думаете? Кроме крыс, мышей и жаб, другой нечистой силы мне так и не попалось. Вот поди ж ты, и страшное заклинание не подействовало.

Вернувшись к бабушке опечаленным, я рассказал ей все, как было. Бабушка ухмыльнулась мудро и попросила меня прочитать заклинание навыворот, с последней буквы. Я прочитал и оч-чень сконфузился…

Так же неудачно закончились мои поиски в отношении колдунов, волшебников, фей, богов, ведьм и ангелов. Вот почему сказка моя обошлась без всего этого элемента.

— Постой, постой… — заявит тут мне добросовестный читатель. — А вот, к примеру, у тебя одна глава названа так: «Бой Петьки с чертом». Петьку-то я знаю; это тот, который яблоки кислые ест, зажмурясь. Петьку я определенно знаю, а что же это за черт, разреши узнать? Разве это не «элемент»?

— Каюсь, — отвечу я, замигав левым глазом (правым я не умею мигать), — каюсь, одного черта мне пришлось-таки ввести в сказку, но, во-первых, он маленький и паршивенький, во-вторых, без копытц и хвоста и, в третьих, даже не черт, а просто…

Но кто он, я так и не скажу сейчас.

Он появился рано утром, когда все еще спали. Бабушка, которая почти никогда не спит, столкнулась с ним у ворот, звякнув испуганно пустыми ведрами.

— Ах, ты, господи, нечистая сила! — воскликнула она.

— Да вы ж меня напугали…

— Извините, бабушка, — сказал он. — Извините, что я вас напугал. Здрасте, прежде всего. — И затем: — Чей это миленький домик?

— Домик этот наш, — отвечала бабушка, оправившись, — и, кроме того, народный, как земля есть собственность трудящихся. Но кто вы такой? Я вас действительно не знаю.

На нем была кепка-механка, промасленная и сплющенная, кожаная куртка, начищенная, как сапоги; брюки в полоску и сапоги — рыжие и в заплатах. Лицо его было брито и изрезано морщинами.

— Я есть техник-механик, — отрекомендовался он, — служу на заводе «Динамо». Зовут меня Аркадием Ивановичем, по фамилии — Лялюшкин.

— Очень хорошо, тов. Лялюшкин, — обрадовалась бабушка, — у меня два ведра, которые протекают. Почините мне их, я вам заплачу гривенник. Но прежде подождите, Лялюшкин, я схожу по воду.

— Я, собственно… — пробормотал Лялюшкин, — конечно, ежели и вобче…

— Очень хорошо, — перебила его бабушка, — ежели гривенника мало, семитку прибавлю. А пока обождите все-таки.