Под солнцем тропиков. День Ромэна
Шрифт:
— Лети сюда, скверный больсевик, а то застреляем.
Течение уже пронесло ялик мимо дирижабля. Вполне удовлетворенный ответом, Петька собирался улизнуть, положив руку на рычаг. В это время от англичан затакал пулемет. Пули провизжали над головой… Петька дернул рычаг, ялик скакнул вверх. Тотчас и дирижабль начал подниматься.
Тогда Петька вспомнил об «игрушке». Он вынул из кобуры странного вида револьвер: с дулом, тонким, как спичка, и с массивным барабаном. В барабане сидело тридцать патронов: пятнадцать с красными головками, пятнадцать с синими. Петька повернул барабан на красные головки. Дуло он направил в тучное брюхо дирижабля. Спустил курок… Раздался треск, будто зеркальное стекло выдавили. Блеснула молния из дула,
6. Электрический револьвер техника Лялюшкина действует превосходно
Петька не был подготовлен к столь грандиозному эффекту, произведенному электрической «игрушкой». Мало того, что его контузило и оглушило рядом взрывов, он был сильно угнетен гибелью человеческих жизней. В его цели входило лишь продырявить шкуру воздушного кита, чтобы лишить его возможности подниматься выше.
Кривя губы в сильнейшей растерянности и от нежданной тоски, подступавшей к горлу, он свесился через борт ялика. Внизу засасывались зеленой бездной горящие остатки гордого царя воздуха. Отдельно плавали в воде лягушками две человеческих фигуры. Океан был спокоен. Поверхность его сверкала и переливалась на солнце мелкой серебряной чешуей.
— Я их должен спасти, — прошептал Петька, — все-таки — человеки…
И он привел бы в исполнение свой рискованный план, если бы над ним не появились вдруг три гидроплана-истребителя. Они вынырнули из туч, как привидения, и гулом своих моторов сразу наполнили воздух. Петька слышал и раньше этот гул, глухой и далекий, но не осознал его своей смятенной головой.
Перед лицом нового неприятеля Петька резко взмыл кверху и на пути был осыпан градом пуль. Все пули благополучно пронеслись мимо, но одна пронизала бочонок с водой и устроила наводнение в ялике. Гидропланы продолжали сеять пули часто и непрерывно, ничуть не смущаясь тем, что находились под врагом в каких-нибудь 200 метрах.
Петька взял еще выше. Тогда и противник его крутой спиралью стал ввинчиваться в небо. Скорость полета гидропланов была значительно выше скорости воздушного ялика. Это познал юный летчик, когда пустил свой мотор в действие, надеясь спастись в бегстве.
Избегая пуль, он принужден был подниматься все выше и выше, пока недостаток воздуха не положил этому предела. Вынужденный к защите, он взялся наконец за револьвер. Первый гидроплан, особенно надоедливый в преследовании, получил молнию в хвост. Как фейерверк сгорел руль глубины. Гидроплан клюнул носом, с трудом выровнялся, опять клюнул и, продолжая нырять, пошел вниз. Петька не удержал радостного хохота, довольный и тем, что вывел из строя одного противника, и тем, что оставил пилота в живых…
Не желая ждать нападения со стороны оставшихся двух, он заставил ялик из поднебесья камнем упасть вниз. Здесь он быстро нащупал свое попутное течение и пустил мотор во всю силу. Но преследователи не хотели отставать. Урок, полученный первым гидропланом, на них не подействовал. Снова завизжали пули.
— А вот как, — сказал Петька, сжав губы, и верной рукой сжег у противников нижние крыльные плоскости. После этого гидропланы решительно залощили вниз.
Неожиданное нападение сделало Петьку более бдительным и осторожным. С этого момента он перестал считать себя в полнейшей безопасности на волнах воздушной стихии и научился принимать, где требовали обстоятельства, некоторые меры предосторожности.
Бенгальский залив, над которым он держал свой путь, кишмя кишел торговыми, пассажирскими и военными судами, рыбачьими лодками, увеселительными яхтами и катерами. Воздушная катастрофа и бой произошли в стороне от них, и так как ялик при наблюдении снизу окраской своей сливался с лазурью неба, тот, кто видел и слышал стрельбу из пулеметов, счел ее за какое-то чудовищное недоразумение между дирижаблем и гидропланами, между пилотами одного и того же флага.
Далекий от мысли разочаровывать невольных свидетелей своих подвигов в их заблуждении, Петька выключил мотор и спрятал голову, когда пролетал над «заливной кашей», как он окрестил скопление судов в заливе.
Через полчаса «каша» осталась далеко позади. Безмолвие величественного океана, словно уснувшего в знойных лучах тропического светила, всколыхнулось снова от рокота петькиного мотора.
Океан поблескивал мелкой утомительной рябью синих волн. Оскоминное однообразие его изредка нарушалось игривою жизнью, выпархивающей из таинственных глубин. То кувыркающиеся дельфины выбрасывались вдруг из воды и снова исчезали, чтобы завертеться полукругом где-нибудь вдали, то стайки летучих рыб проносились в воздухе, трепыхая крылышками-плавниками и роняя с них алмазные капли. Однако все это быстро приелось Петьке. Затем он почувствовал жажду, а воды не было, кроме той, в которой он сидел с мокрыми штанами. И все же он принужден был утолить свою жажду именно этой водой. Он опустился на поверхность океана, превратив воздушный ялик в простой, и черпнул заманчивую влагу полной пригоршней. Вслед за тем его желудок изрыгнул обратно не только эту влагу, но и часть Лялюшкиных сосисок: вода Индийского океана, как и всякого океана, имела отвратительный горько-соленый вкус.
— Конечно, я это знал… — пробормотал Петька, довольный тем, что никто не видел его неудачи, и недовольный самим экспериментом, но ведь все необходимо проверить… И подумать только: так много воды и вся испорчена.
Еще от одного искушения не удержался Петька — от купанья.
Привязав себя к концу длинной веревки (другой конец — к ялику), он прыгнул в воду. И вот под экваториальным жарким солнцем за несколько тысяч километров от своей родины, посреди безграничной шири— куда ни взглянь, подпирает небо — плескался в лазоревых водах загорелый мальчишка с конопатым носиком и с задорными серыми глазами. Мальчишка фыркал в воде, как тюлень, и вертелся дельфином.
(Пусть читатель не ждет, что героя моего слопает сейчас акула или кровожадный спрут-осьминог увлечет в мрачные пучины; ни того, ни другого с ним не случилось, хотя случиться могло).
Он накупался вволю, подивившись своей необычайной легкости в воде, высох на солнце, покрывшись соляными кристалликами, и, веселый, бодрый, продолжал прерванное путешествие.
Солнце клонилось к закату. Океан встрепенулся от дневного измора. Сморщился в горах-волнах, словно собираясь чихнуть. Волны тянулись к небу, силились взброситься к ялику, но мешали друг другу, сталкивались в грузном шипении и, бессильные, рассыпались пенными гребнями.
Темной полоской впереди показалась земля. Остров за островом выплывал навстречу ялику из золоченых солнцем далей. Эти кусочки земли, атакуемые со всех сторон рассердившимся океаном, утопали в зелени пальм, миртовых деревьев и эвкалиптов. Среди густой зелени крикливо выступали яркие пятна цветов. Прибрежные скалы и утесы, рдея в закатных лучах, брызгались кровью под ударами волн.
Петька смотрел на все осовело.
— Хочу все знать, — пробормотал он, одолевая дрему, и, склонившись носом в географическую карту, отыскал соответствующие острова: Андаманские, Никобарские и Зондские. Впрочем, до Зондских, лежавших дальше к югу, оставалось еще не менее 1000 километров — пять часов полета, если воздушное течение будет итти с той же силой.