Под стягом Российской империи
Шрифт:
По всем предположениям Тотлебена, Осман-паша уже перевёл армию на голодный паек. Подтверждением тому служат участившиеся рекогносцировки противника, военные демонстрации. Осман-паша ищет место для прорыва блокадного кольца. Не позже чем вчера три табора пытались пробиться в районе Софийского шоссе. Осман-паша бросил в дело две тысячи конных черкесов. С визгом и гиканьем они ринулись на позиции гвардейского полка. Солдаты отбили атаку.
«Мечется Осман-паша, мечется, — подумал Эдуард Иванович. — Ан крепко мы капкан захлопнули. Заставим, заставим Османа пардону просить, саблю отстегнуть. Что
Иногда Тотлебен задавал себе вопрос: почему Осман-паша после того, как генерал Гурко взял Горный Дубняк и Телиш, не вывел армию, прорвав не укреплённое блокадное кольцо?
На прошлой неделе в Порадиме император, остановив Тотлебена, заметил чуть раздражённо:
— Эдуард Иванович, двадцать дней как вы приступили к задуманной операции. Скоро ли конец?
— Ваше императорское величество, не торопите события. Как записано в Ветхом Завете: «Если Бог за нас, кто против нас?»
Александр пренебрежительно усмехнулся:
— Дорогой Эдуард Иванович, вы настолько сведущи в Библии, что вам не мешало, бы вспомнить и другие слова, записанные там же, в Ветхом Завете: «У всякого благоразумного проси совета и не пренебрегай советом полезным».
Повернулся к Тотлебену спиной и, сопровождаемый свитой, молча удалился.
Ох, как много мог бы сказать Эдуард Иванович в тот час, будь на месте императора кто другой, и о никчёмности штурмов, и о громадных потерях... А всё почему? Промедлили, пропустили Осман-пашу в Плевну, так уж извольте подчинить свою стратегию соответственно сложившейся ситуации...
Вот и главнокомандующий проявляет недовольство им, Тотлебеном, в медлительности обвиняет. Не иначе, государю нашептал…
Эдуард Иванович думает ещё о том, что блокада продлится от силы недели две, и гарнизон Плевны капитулирует. Тогда история и рассудит его, Тотлебена, с великим князем Николаем Николаевичем...
В трёх метрах от Тотлебена стоял караульный солдат. Эдуард Иванович спросил:
— Какого года службы, братец?
— Третьего, ваше превосходительство.
— Из мужиков? Зовут-то как?
— Так точно, ваше превосходительство, из мужиков. Силантием Егоровым кличут.
— Значит, хлебопашеством занимался. Поди, по земле соскучился, Силантий Егоров?
— Известно, ваше превосходительство, земля, она мать-кормилица.
— Ничего, Силантий, закончим войну, отслужишь срок, домой воротишься.
— Святое дело, ваше превосходительство, хлебушко сеять.
— Оно, братец, так, да и воевать кое-когда надобно. От нынешней войны куда подеваться?
— Это верно заметили, ваше превосходительство, исстрадался здешний народ и без нас не обойдётся. А на лютости башибузуков насмотрелись мы.
— Правда, Силантий, правда. На российского солдата у болгарина вся надежда... Добро, солдат, неси свою службу, а мне позволь часок-другой поспать. Прошлую ночь глаз не сомкнул. Как видишь, не всегда генеральской жизни позавидуешь.
— Да уж куда точнее, ваше превосходительство. Однако ни один генерал в мужики не подался.
Тотлебен рассмеялся от души:
— Ты, братец, не про-ост!
Солдат понравился Эдуарду Ивановичу. В комнатке, умащиваясь на деревянной кровати, генерал подумал, что хоть и государь снова торопит с наступлением, он, Тотлебен, не отступит от своего плана. Но что Осман-паша? Его будут пытаться выручить. Весьма возможно, турки перебросят крупный отряд из Разграда к Ямболу и отсюда железной дорогой на Татар-Пазарджик... По данным полковника Артамонова, Сулейман-паша перебрасывает свои бригады от Шипки к Разграду. Уж не замыслил ли он начать наступательные операции по ту сторону Балкан? Тогда его удар будет направлен на прорыв блокады Плевны. Устоит ли Фёдор Фёдорович Радецкий?
Как опытный шахматист, Тотлебен мысленно двигал бригады, дивизии в местах возможного наступления. Прикидывал контрмеры неприятеля, взвешивал соотношение сил...
Султан надеется на Осман-пашу, он требует от него любой ценой удержать Плевну, понимая, что от этого зависят последующие боевые действия российской армии.
Подбадривая Осман-пашу, султан своим фирманом присвоил ему титул «гази» — непобедимый.
Эдуард Иванович улыбнулся. Если бы титулы и звания судьбу решали! Положение армии Осман-паши безнадёжное. Блокада Плевны завершена. Со взятием Гурко Горного Дубняка и Телиша Осман-паша потерял последнюю связь с Софией и Видином...
Глава 7
Стоян мечтал, как он привезёт Светозару в Петербург. Скорее всего это случится весной, когда наступят тёплые дни и первая зелень тронет землю и кустарники.
За решетчатыми оградами особняков садовники будут расчищать дворики, вскапывать цветники. С вокзала Стоян повезёт Светозару на извозчике, на ходу знакомя с городом.
О своём приезде Стоян не уведомит бабушку заранее, пусть всё произойдёт неожиданно. И он представлял, какой переполох охватит дом. Все будут суетиться, бегать, а старая графиня разворчится беззлобно, а на самом деле останется довольной...
И конечно, Стоян очень хотел, чтобы к его приезду в Петербург Василько уже возвратился с Кавказа.
К Светозаре приставят учителей, а русским с ней будет заниматься он, Стоян...
Подобные мысли, часто посещавшие поручика, скрашивали ему жизнь даже в самые суровые зимние дни на Шипке...
Выбравшись на свежий воздух, Стоян растёрся снегом. Ноябрьское утро свежее. Пологие, поросшие лесом северные скалы Балканских гор, с южной стороны почти лишённые растительности, обрывались круто. Луга на вершинах, летом заросшие густым альпийским разнотравьем, зимой лежали под снегом. И тогда редкие пешеходные тропы, известные старожилам, делались совершенно непроходимыми.
Зимнее морозное солнце поднялось над горами поздно. Сперва оно кинуло лучи на вершины, снег заискрился, заиграл. Солнечный свет растекался по горам.
Асен принёс завтрак. Явились подполковник Константин Кесяков и капитан Райчо Николов, сели за стол.
— Вторые сутки молчат турки, — заметил Стоян. — Надолго ли?
— На Шипке, други, самым трудным для меня была ночная атака турок в первый день, — сказал Николов.
— Да, удержались с трудом, — согласился Кесяков. — Днём моя дружина в резерве стояла. Генерал бросил нас в штыковую в самый разгар, так что к ночной атаке мы оказались без резерва. И пушки молчали, остерегались по своим стрелять.