Под сводами высокой лжи
Шрифт:
– Не беспокойся, всё будет в порядке, – убеждённо сказал Полётов.
– После вашей поездки на виллу барона к Монике проявляют интерес высокопоставленные персоны. Её пригласили даже в «Клаусуру»! Исключительно полезный она для нас объект. Вроде бы и внешне не яркая, а притягивает мужиков…
– Мне сказали в Москве, что её несколько раз видели в обществе Себастьяна Лобато.
– Да, – кивнул Соколов. – Этим типом интересуются американцы. Он – специалист по Ближнему Востоку, и этим, как ты понимаешь, сказано очень много. Человек он осторожный. Иностранцев не жалует, если и
– Полагаешь, можно докопаться до него через Монику? – спросил Полётов.
– Надо рискнуть.
– Открыть карты?
– Да, – ответил Соколов.
Юрий вздохнул.
С того дня, как он услышал от Старика, что Монике присвоен оперативный псевдоним, Юрий не переставал думать о том, как однажды придётся открыть свою истинную сущность девушке, которая стала ему по-настоящему близкой. Эти мысли держали его в постоянном напряжении, вызывали тревогу. Моника доверяла Полё-тову может быть, больше, чем кому-либо другому в мире. И вот теперь ему предстояло сказать ей, что он – офицер иностранной разведки. Более того, он должен был склонить девушку к сотрудничеству с этой разведкой!
– Что ж, – опять вздохнул он.
– Тебя что-то смущает? – насторожился Соколов. – Нет.
В течение дня Полётов несколько раз поднимал телефонную трубку, но никак не решался набрать номер Моники. Лишь поздно вечером он собрался с мыслями и позвонил ей.
– Это ты? – Девушка растерялась, её голос дрогнул. – Юра, это ты?
– Разумеется. Почему ты удивлена?
– Думала, что ты уже не позвонишь.
– Как же я могу не позвонить, дорогая? – Он почувствовал, что к горлу подкатил комок. «Чёрт возьми, что со мной происходит? Откуда эта сентиментальность? У меня вот-вот слёзы потекут. Старик, возьми себя в руки в конце-то концов».
– Целый месяц от тебя ни одного звонка. Даже дольше месяца, – робко сказала Моника. – Я решила, что ты не хочешь видеть меня.
– Ошибаешься. Я очень соскучился. Но так уж сложились обстоятельства.
– Ты приедешь ко мне?
– Если ты свободна, – Юра заторопился. – У тебя же могут быть другие планы.
– Любимый, когда ты рядом, у меня нет других планов.
У Полётова перехватило дыхание. «И мне надо вербовать её… Ради чего? Ради какой такой великой идеи? Где эта идея? Любовь во всём мире? Равенство? Общечеловеческое счастье? Нет! Ничего этого нет, мать твою! Да, есть моя работа, но Моника-то к ней не имеет ни малейшего отношения. Почему я должен рисковать этой молодой женщиной? Кто дал мне право ломать её жизнь?»
– Так ты приедешь? – спросила она.
– Уже еду… Целую тебя…
Через двадцать минут он, всё ещё погружённый в свои размышления, остановился перед дверью её квартиры, достал ключ, вставил ключ в замочную скважину, повернул и вошёл в квартиру. Моника ждала в коридоре, сидя на стуле. Из-за её спины лился приглушённый свет настольной лампы, едва уловимо колыхались лёгкие занавески перед распахнутым окном.
– Ты что? – оторопел он. – Почему ты здесь, почему не в комнате?
– Жду тебя… Подумалось, что так ты быстрее появишься…
Она порывисто поднялась и бросилась ему на шею. – Как я соскучилась!
– Моника, дорогая моя девочка!
Они долго целовались, затем она потащила Юрия за собой к постели.
– Ничего не хочу сейчас, только тебя! – шелестел её шёпот в тишине квартиры.
Полётов испытал внезапный прилив бешеной физической силы, смешанной с неописуемой нежностью и безудержной страстью. Он подхватил Монику на руки и долго кружил по комнате, впав в некое подобие транса. Девушка превратилась в пушинку, стала невесомой. Он ощущал только прикосновение мягких губ, тело же её исчезло. Пространство квартиры, свет, ночь, звуки – всё исчезло. Осталось только неторопливое кружение и касание тёплого женского рта. А в голове стучало: «Сейчас скажу, сейчас… Нет, не сейчас… Вообще никогда…»
Вдруг он застыл и немного отстранил от себя Монику, чтобы разглядеть её лицо. – Ты такая чудесная…
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– Не представляю, что бы я делал, если бы не остановился тогда в «Арагоне».
– Наверное, ты держал бы теперь на руках другую девушку, – предположила она с грустью.
– Может быть, может быть… Но я бы не испытывал таких чувств.
– Каких?
– Любовных…
Он мягко опустил её на кровать. Моника легко освободилась от одежды и вытянулась на спине, впитывая вкус рассыпавшихся по телу поцелуев.
Через час они успокоились.
– Юра, ты сразу погрустнел.
– Разве?
– Да. Наверное, ты отвык от меня, от Барселоны…
Уже скучаешь по Москве?
– Нет… Просто есть кое-что… Послушай…
– Что? – Моника повернулась к Полётову.
– Мне нужно поговорить с тобой очень серьёзно.
– Говори, – она положила руку под голову и внимательно посмотрела ему в глаза. – Тебя что-то тревожит. Я чувствую. Я вот здесь чувствую, – она указала на сердце. – Скажи всё, что ты должен сказать… Но только сначала ответь мне: ты меня любишь?
– Да. – Полётову внезапно сделалось легко. «Неужели эта недосказанность тоже угнетала меня? Неужто надо признаться в любви, чтобы почувствовать себя вправе говорить с женщиной на самые закрытые темы? Неужто через это мы обретаем возможность открываться? Через любовь? Что происходит? Что такое любовь? Беспредельное доверие? Доверие…»
– Теперь можешь говорить всё, что угодно, – разрешила девушка. – Даже самое плохое для меня.
– О плохом нет речи… Просто всё слишком сложно, запутанно… Тыже знаешь, что я работаю журналистом. Профессия, скажем так, не однозначная…
– Что ты имеешь в виду?
– Я ищу информацию. Самую разную. Какую угодно. Если нет информации – нет журналистики.
– Знаю, – Моника поднялась на локте и провела другой рукой по груди Юрия.
– В наш век без информации не делается ничего. Ни бизнес, ни политика, ни даже обучение в институте. Даже для того, чтобы пользоваться незнакомой компьютерной программой, надо сначала получить информацию об этой программе.
– Ты к чему клонишь? – в голосе Моники не прозвучало ни тени настороженности.