Под тихое мурчание...
Шрифт:
Значит, приятели Грушева тоже должны были уже знать о его исчезновении, так что ему стоило сообщить им, что он жив. Но тогда об этом мог узнать и Серегин, а это в планы Егора не входило. Правда, Илья не мог ничего знать о секретном городе, где Грушев теперь находился, так что он не был для него опасен, но Егор не собирался оставаться здесь навечно, что бы там ни думали приютившие его местные.
Так и не решив, что ему лучше сделать, молодой человек спустился на первый этаж — и увидел поджидающую его у выхода Таю. Девушка была одета в пушистую темно-желтую шубку из искусственного меха и темно-коричневый,
— Готовы? — улыбнулась она Егору и жестом поманила его к дверям.
На какое-то короткое мгновение молодого человека вдруг охватила нерешительность. Выйти из теплого здания в зиму, в черную полярную ночь, наполненную ледяным холодом, которая всего два дня назад едва не убила его… Как ни неприятно Грушеву было это признавать, но это оказалось просто-напросто страшно. Однако Таисия уже открывала дверь, оглядываясь на него, и он понял, что еще страшнее ему показать ей свою слабость и, чего доброго, заставить ее пожалеть себя. Стиснув зубы, молодой человек ускорил шаг, придержал ей дверь и вышел вслед за ней в зимний холод.
Морозный воздух после жаркого и даже несколько душноватого пансионата, показался ему, в общем-то, даже приятным. В целом же охватившее Егора ощущение было совсем необычным — казалось, он не выходил на улицу не два дня, а, как минимум, месяц. Все было каким-то чужим, непривычным, не таким, как прежде… Хотя на первый взгляд ничего особенного молодой человек не увидел. К входу в здание вела окруженная деревьями аллея, довольно темная — лишь ее начало освещали окна пансионата, да в конце, далеко впереди, горели золотисто-оранжевые фонари. В воздухе медленно кружились редкие снежинки, на алее переплетались многочисленные цепочки следов, человеческих и кошачьих…
— Тут недалеко, пара остановок, — сказала Таисия. — Дойдем пешком?
— Конечно, — кивнул Грушев, снова отметив про себя, что от вчерашней слабости у него не осталось и следа. Сейчас он мог бы пройти не то что пару остановок, а несколько километров. Хотя городок здесь вроде бы был таким маленьким, что настолько дальние походы ему в любом случае не грозили.
— У нас тут все очень близко, — словно угадав его мысли, добавила Полуянова. — При желании можно хоть весь город пешком пересечь. Но водители нам все равно нужны — грузы всякие перевозить, или людей маломобильных. Так что без работы вам сидеть не придется… Если вы согласитесь работать шофером.
«Интересно, что будет, если я сейчас скажу, что не соглашусь на это?» — мысленно проворчал Грушев, но вслух решил пока этой темы не касаться. Надо было сперва освоиться в этом крошечном городишке — и узнать, что делается во «внешнем мире».
— А что насчет того шофера, который меня сюда привез? — спросил он девушку. — Вы обещали меня с ним познакомить.
— А он… ммм… его сейчас нет в городе, он уехал в Туруханск, — ответила Тая после секундной заминки. — У него там родственники, а у них какие-то проблемы. Когда он вернется, я вас познакомлю, обязательно.
«Уж не сама ли она меня нашла и сюда притащила?» — мелькнула у Грушева мысль. Его спутница явно чего-то недоговаривала, если вообще не сочиняла историю про уехавшего шофера на ходу, но пытаться выяснить у нее правду пока тоже было преждевременно.
Они дошли до конца аллеи и оказались на лишь немного более широкой улице, ярко освещенной фонарями. Полуянова повернула налево, поманив за собой своего спутника, и он двинулся следом за ней, оглядываясь по сторонам. Слева от них по-прежнему возвышались деревья — вековые черные ели, покрытые снегом, справа же, через дорогу, стояли вплотную друг к другу небольшие двухэтажные дома со светящимися теплым желто-оранжевым светом окнами. В некоторых окнах занавески были не задернуты, и Егор мельком увидел в одном из них уютную комнату — мягкий диван с горкой подушек и, кажется, с лежащей на широкой спинке этого дивана белой кошкой…
В этой комнате кто-то жил — люди, которые могли назвать ее своим домом. Наверное, им нравилось там жить, и они с радостью возвращались туда каждый вечер… Кошка ждала их возвращения и с мурлыканьем бросалась к ним навстречу… Грушев заставил себя отвернуться от чужого окна — ему и раньше, случалось, приходили в голову подобные мысли, сменявшиеся потом другими, мрачными, о том, что у него собственного дома не было и что все комнаты, которые он снимал, как ни старался он поддерживать в них порядок, всегда оставались пыльными, запущенными и неприятными. Чужими.
Но тогда он, по крайней мере, мог с полным правом называть эти комнаты своим жилищем, пусть даже и временным, а сейчас у него не было вообще никакого дома во всех смыслах этого слова. Правда, комната, в которой его поселили, отличалась именно таким уютом, о котором он мечтал, заглядывая в чужие окна… И она могла стать его домом — весь пансионат мог стать им, если бы Егор согласился остаться в этом городе…
«Неужели я уже готов им подчиниться?!» — разозлился на себя молодой человек и потряс головой, отгоняя крамольные мысли. Надо было срочно сосредоточиться на чем-то другом, не относящимся к городку, в котором он оказался. И к кошкам, которые мешали ему думать о побеге своим мурлыканием. Вот только о чем еще можно было разговаривать с жительницей этого городка, выращивающей кошек?
— Тая, скажите, — попытался все-таки завести разговор на нейтральную тему Грушев, — Вам не холодно в этом климате? Если вы родом из тропиков…
— Ну, я здесь не так мерзну, как мама — все-таки в этом климате родилась, — отозвалась девушка. — И одеваюсь всегда очень тепло, только в шерстяное, иначе было бы хуже. А вот мама — да, ей привыкнуть к такой жизни не удалось, поэтому и она улетает на зиму к себе домой.
— А ваш отец? — продолжил расспросы Егор.
Девушка улыбнулась:
— А папе слишком жарко в Таиланде, он летом оттуда домой сбегает. К счастью, это единственное разногласие между моими родителями.
Грушев снова помрачнел. Своих родителей он помнил плохо — слишком рано остался сиротой. Гораздо более яркими были другие его воспоминания из детства: многочисленные дальние родственники отца и матери, всевозможные двоюродные и троюродные тетушки и дядюшки, спорившие о том, кто возьмет его на воспитание, перебрасывающие его друг другу, как надоевшую игрушку, бесконечные переезды из одной квартиры в другую, новые школы, новые компании во дворе, в которые каждый раз нужно было заново вписываться…