Под ударом
Шрифт:
Террорист, вошедший в наше убежище первым, заржал, видя как я достаю меч из ножен. Он так и ржал, стоя метрах в пяти от меня, когда его тушка распалась от моего взмаха надвое. Ещё один тут же лишился головы, третьего я разрубил от макушки до задницы. Третьему, только входившему в остатки дверного проёма, я снёс голову.
Кто-то в глубине холла поднял перед собой сжатые в кулак руки, намереваясь снести меня одним мощным выстрелом, но я сделал мечом защитное движение, словно рисуя клинком полукруглое зеркало перед собой. Металл с хрустом рассекал воздух, вдруг ставший плотным и упругим, как желе, а за ним
И вдруг всё замерло. Все вошедшие внутрь террористы были мертвы, новые не решались выйти на линию огня.
Это равновесие качалось где-то с минуту, когда со стороны лестниц раздались вопли боли и ужаса, а через секунду кричали уже террористы в холле, который вдруг залило золотистое сияние. А вскоре в дверном проёме показалась высокая фигура, этим самым золотом окутанная. Меня словно хлопнули по плечу и сила поддерживающая меня пропала. Причём, они не бежали, нет. Словно сияние пожало им руки и сказало: «Спасибо, друзья! Теперь мы сами!». А крёстный со скипетром в руке, уже входил в разгромленный фуршетный зал. Я попытался отсалютовать ему, но меч вдруг стал чудовищно тяжёлым, я не смог поднять его и на пару сантиметров. И мир вдруг начал вращаться вокруг меня, а пол подниматься на дыбы. Но тут сильные руки меня подхватили и усадили возле стеночки. И я куда-то поплыл, поплыл, поплыл…
Эпилог
Очнувшись, я обнаружил себя в больничной палате, очень похожей на ту, в которой я впервые пришёл в себя в нынешнем времени. Левая половина лица была чем-то залеплена. С трудом сообразил, что это живой бинт — специально выведенный плоский червь, которого сажают на рану, чтобы жрал омертвевшие ткани и выделял всякие полезные для заживления соки. Интересно, чем же меня так накрыло, что этим бинтом залеплено пол морды и ещё всё плечо впридачу?
Попытался сесть, но кровать держала меня крепко. Тут сбоку возникло шевеление и раздался радостный вопль:
— Очнулся!
Кричала, кстати, Мила. Она же наклонилась и наградила меня жарким поцелуем, причём не в щёчку, а в губы.
Не прошло и минуты, как в палату ворвалась Даша. Процедура с воплем и поцелуем повторилась. Дальше девушки сели рядышком с моей кроватью, взяли меня за руку и уставились на меня любящим восхищённым взором.
— Девочки! А что таки со мной случилось, что вокруг меня идёт такая суета? И вообще, можно мне сесть?
Мила ойкнула и кровать привела меня в сидячее положение. А Даша всплеснула руками:
— Что с ним случилось?! Да ничего, если не считать, что пол морды у тебя сгорело, вторая половина просто поджарилась, а осколками стола тебя нашпиговало, как поросёнка чесноком! Арсений Емельяныч всё это из тебя два часа доставал. А ещё довоевался до полного магического истощения. Вообще думали, что ты полностью потеряешь дар, но как-то всё восстановливается. Это надо было додуматься! Замедлил время! Где только об этом вычитал? В результате нажил разрывы мышц, везде, где можно!
— Странно… — задумчиво ответил я, попытался дотронуться до лица, но руку поднять не
— Абзац… — выдохнула Мила.
Но тут наш разговор прервали, видать весть о моём пробуждении разбежалась быстро и широко. В дверь ввалились, иначе не скажешь, чуть не в обнимку, Тимирязев и… Нарский. На двоих у них было по три целых руки и по три целых ноги. Впрочем, учитывая возможности современной медицины — неудобство сугубо временное. И, судя по всему, они прекрасно нашли общий язык.
Последовали бурные приветствия, расспросы что, да как. Не удержался Серёга и от восторгов:
— Ну, брат, ты там с мечом вытворял! Где научился? Опять крёстный?
Пришлось его остудить:
— Нет, из нави подсказали.
— А научишь?!
Глаза его так и горели. Мила с Дашей на это глубоко вздохнули, готовясь к фундаментальной отповеди, но я успел охладить его пыл раньше:
— Извини, дружище, но нет. Я сам не понимаю, как это сделал. То-есть знаю, повторить смогу, но вот объяснить — нет. Мне это подсказали, но не словами.
— Понял! С навью так бывает.
Дальше выступил Нарский, очень серьёзно:
— Князь! На балу между нами произошла некоторая размолвка, но, пока вы были недоступны, я уточнил некоторые детали и пришёл к выводу, что мой товарищ несколько сгустил краски. Я готов публично принести извинения.
Я задумался. Тут явно всплыл какой-то кусочек протокола, о котором я не знал, но из общих соображений…
— А можно просто объявить, что мы обсудили вопрос и решили, что дело не стоит того, чтобы тыкать друг в друга железяками? И вообще, если я правильно помню, мы там поговорили на повышенных тонах, но до вызова дело так и не дошло, нас, слава богам, прервали.
Нарский задумался, а Мила неуверенно сказала:
— Могут начать говорить, что кто-то из вас струсил…
— Злые языки, как известно… постоянно несут всякую ахинею. Это же не повод идти у них на поводу. Если, конечно, у вас нет претензий по поводу моей последней выходки.
— А именно? — удивился Нарский.
— Ну как же, несколько невежливо затолкал вас в аварийный выход, а сам остался геройствовать.
На это он расхохотался, а отсмеявшись подвёл черту:
— Будем считать, что вы извинились передо мной за это, а я за свои претензии. На этом я готов считать конфликт исчерпанным. И вообще, для друзей я — Брося!
— Серж! — ответил я. И даже удалось пожать ему руку.
Они уже собрались уходить, когда в палату вошёл крёстный.
— Ваше Величество! — произнесли все нестройным хором и склонились в поклоне. И только Даша бросилась к нему на шею:
— Папа!
Он рассмеялся, потрепал Дашу по голове, спросил:
— Вижу, герои собрались разобрать ход боя?
Я ответил за всех:
— Пока ещё нет, просто друзья зашли проведать.
— Это хорошо, но тебе ещё нельзя слишком напрягаться.
Намёк был понят и палату покинули все, кроме Даши, как выяснилось они с Милой подрядились быть при мне сиделками. Однако в последний момент крёстный остановил и Милу. Упс. Кажется тут опять что-то за меня решили.
Когда нас оставили, крёстный сразу же пресёк мои расспросы: