Осудите сначала себя самого,научитесь искусству такому,а уж после судите врага своегои соседа по шару земному.Научитесь сначала себе самомуне прощать ни единой промашки,а уж после кричите врагу своему,что он враг и грехи его тяжки.Не в другом, а в себе побеждайте врага,а когда преуспеете в этом,не придется уж больше валять дурака —вот и станете вы человеком.
Песенка («Совесть, благородство и достоинство…»)
Совесть, благородство и достоинство —вот оно, святое наше воинство.Протяни ему свою ладонь,за него не страшно и в огонь.Лик его высок и удивителен.Посвяти ему свой краткий век.Может, и не станешь победителем,но зато умрешь как человек.
«Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…»
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.А может, это школьник меня нарисовал:я ручками размахиваю, я ножками сучу,и уцелеть рассчитываю, и победить хочу.Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.А может, просто вечером в кино я побывал?И не хватал оружия, чужую жизнь круша,и руки мои чистые, и праведна душа.Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.А может быть, подстреленный, давно живу в раю,и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам…А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.
«Восемнадцатый век из античности…»
Восемнадцатый век из античностив назиданье нам, грешным, извлеккульт любви, обаяние личности,наслаждения сладкий урок.И различные высокопарности,щегольства безупречный парад…Не ослабнуть бы от благодарностиперед ликом скуластых наяд!Но куда-то все кануло, сгинулопод шершавой ладонью раба…Несчастливую карточку вынулонаше время и наша судьба.И в лицо – что-то жесткое, резкое,как по мягкому горлу ребром,проклиная, досадуя, брезгуятем уже бесполезным добром.Палаши, извлеченные наголо,и без устали – свой своего…А глаза милосердного ангела?..А напрасные крики его?..
«Из Вашингтона в назначенный срок…»
Из Вашингтона в назначенный срокв определенном судьбой экипажея отправляюсь (храни меня Бог)сквозь непонятные эти пейзажи.Что моя жизнь? – эти краски в окне.Сколько же в них вариантов возможных,словно в стихах, пробужденных во мне,и обольстительных, и безнадежных?Что мое время? – вагон голубой,красных холмов за окошком сплетенье.Что мое бремя? – разлука с тобойот отречения до обретенья.В поисках рая глаза проглядел.Где-то он все в стороне остается.Видно, прозрение – поздний удел:не заработавшим не достается.
«На странную музыку сумрак горазд…»
И. Бродскому
На странную музыку сумрак горазд,как будто природа пристанище ищет:то голое дерево голос подаст,то почва вздохнет, а то ветер просвищет.Все злей эти звуки, чем ближе к зимеи чем откровеннее горечь и полночь.Там дальние кто-то страдают во тьмеза дверью глухой, призывая на помощь.Там чьей-то слезой затуманенный взор,которого ветви уже не упрячут…И дверь распахну я и брошусь во двор:а это в дому моем стонут и плачут.
«Весь этот век, такой бесплодный…»
Антону
Весь этот век, такой бесплодный —есть дело наших горьких рук,и только грамотою нотнойисправить можно сей недуг.Когда народ от горя плачет,тараща в ужасе зрачки,хоть мало их – но много значатпростые нотные значки.За мнимой этой простотоюпод грифельком карандашас невыразимой остротоювдруг раскрывается душа.Да, да, средь тех крючков потешныхна тех линейках прописныхрождается из мук безбрежныхземное выраженье их.Рождается как продолженьемычанья пересохшим ртом.И всё – над бездною скольженье…А музыка – она потом.
«Не уезжай, жена моя, в леса…»
Не уезжай, жена моя, в лесани в лодке, ни в машине, ни в телеге.Провидческие слышу голоса…Еще нам предстоит разъезд навеки.Его приход, увы, неумолим,его шаги расчетливы и скоры.Повременим, мой друг, повременимседлать коней и заводить моторы.Из бытия земного своегов грядущие не верю обещанья —ведь там уже не будет ничего:ни боли, ни прощенья, ни прощанья.И поражений горьких и победи жертвы и охотники мы сами…Не уезжай, мой ангел: счастья нет,тем более за дальними лесами.
«Распахнуты дома. Безмолвны этажи…»
Распахнуты дома. Безмолвны этажи.Спокойным сном охвачены квартиры.Но к зимней печке ухо приложи —гудят за кладкою мортиры.Гуляет тихий вечер по земле,беспечный… Но в минуту роковуютолченый перец в склянке на столеготов напомнить пыль пороховую.Стоит июль во всей своей красе.За поворотом женщина смеется.Но шаг – и стратегическим шоссетропинка к дому обернется.По улицам, сливая голоса,неотличимы брат от брата,текут и строятся полки и корпуса,которым не даровано возврата.Где родились мы? Под звездой какой?Какие нам определяют силыносить в себе и ярость, и покой,и жажду жить, и братские могилы?
«От безумного гриба…»
От безумного гриба,вставшего над Хиросимой,отделяют нас незриморок, фортуна и судьба.Но мистический союзих, как видно, эфемерен,оттого я неуверени надеяться боюсь.
«Мне все известно. Я устал все знать…»
Мне все известно. Я устал все знатьи все предвидеть.А между тем как запросто опятьменя обидеть.Как мало значу я без гордых сил,в костюм зашитый.Мой опыт мне совсем не накопилот бед защиты.Судьба моя, беспомощна сама,и в ус не дует.История, сходящая с ума,со мной флиртует.Флиртуй, флиртуй, сентябрьская ночь,кажись забавной.Невыносимо, но не превозмочьразлуки главной.Она стоит как стрелочник за мной —служака честный —и отправляет мой состав земнойв тупик небесный.