Черный ворон сквозь белое облако глянет —значит, скоро кровавая музыка грянет.В генеральском мундире стоит дирижер,перед ним – под машинку остриженный хор.У него – руки в белых перчатках.Песнопенье, знакомое с давешних пор,возникает из слов непечатных.Постепенно вступают штыки и мортиры —значит, скоро по швам расползутся мундиры,значит, скоро сподобимся есть за двоих,забывать мертвецов и бояться живых,прикрываться истлевшею рванью…Лишь бы только не спутать своих и чужих,то проклятья, то гимны горланя.Разыгрался на славу оркестр допотопный.Все наелись от пуза музыки окопной.Дирижер дирижера спешит заменить.Те, что в поле вповалку (прошу извинить),с того ворона взоров не сводят,и кого хоронить, и кому хоронить —непонятно… А годы уходят.Все кончается в срок. Лишней крови хватает.Род
людской ведь не сахар: авось не растает.Двое живы (покуда их вексель продлен),третий (лишний, наверно) в раю погребен,и земля словно пух под лопатой…А над ними с прадедовых самых времен —черный ворон, во всем виноватый.
Работа
Жест. Быстрый взгляд. Движение души.На кончике ресницы – влага.Отточены карандаши,и приготовлена бумага.Она бела, прохладна и гладка.Друзья примолкли сиротливо.А перспектива так сладкав зеленом поле объектива.Определяю день и час,события изобретаю,как ворон, вытаращив глаз,над жертвою очередной витаю.Нелепо скрючена рука,искажены черты и поза…Но перспектива как сладка!Какая вызревает проза!Уж целый лист почти совсем готов,и вдруг как будто прозреваю:как нищ и беден мой улов,не те цветы ищу я и срываю.И жар ловлю не от того огня,и лгу по мелочам природе…Что стоит помолиться за меня?Да нынче вам не до молитвы вроде.И вновь:Я. Злость. И трепет у виска.И пот… Какой квартет отличный!А перспектива так близка,и сроки жизни безграничны.
Песенка о молодом гусаре
Грозной битвы пылают пожары,и пора уж коней под седло.Изготовились к схватке гусары:их счастливое время пришло.Впереди – командир, на нем новый мундир,а за ним – эскадрон после зимних квартир.А молодой гусар, в Амалию влюбленный,он все стоит пред ней коленопреклоненный.Все погибли в бою. Флаг приспущен.И земные дела не для них.И летят они в райские кущина конях на крылатых своих.Впереди – командир, на нем рваный мундир,а за ним – тот гусар покидает сей мир.Но чудится ему: по-прежнему влюбленныйон все стоит пред ней коленопреклоненный.Вот иные столетья настали,и несчетно воды утекло,и давно уже нет той Амальи,и в музее пылится седло.Позабыт командир – дам уездных кумир.Жаждет новых потех просвещенный наш мир…А юный тот гусар, в Амалию влюбленный,опять стоит пред ней коленопреклоненный.
Надпись на камне
Посвящается московским
школьникам 33-ей школы,
придумавшим слово «арбатство»
Пускай моя любовь как мир стара, —лишь ей одной служил и доверялсяя – дворянин арбатского двора,своим двором введенный во дворянство.За праведность и преданность дворупожалован я кровью голубою.Когда его не станет – я умру,пока он есть – я властен над судьбою.Молва за гробом чище серебраи вслед звучит музыкою прекрасной…Но ты, моя фортуна, будь добра,не выпускай моей руки несчастной.Не плачь, Мария, радуйся, живи,по-прежнему встречай гостей у входа…Арбатство, растворенное в крови,неистребимо, как сама природа.
Арбатские напевы
1. «Все кончается неумолимо…»
Все кончается неумолимо.Миг последний печален и прост.Как я буду без вас в этом мире,протяженном на тысячи верст,где всё те же дома и деревья,и метро, и в асфальте трава,но иные какие-то лица,и до вас достучишься едва?В час, когда распускаются розы,так остры обонянье и взгляд,и забытые мной силуэтыв земляничных дворах шелестят,и уже по-иному крылатовсе, что было когда-то грешно,и спасаться от вечной разлукиунизительно мне и смешно.Я унижен тобою, разлука,и в изменника сан возведен,и уже укоризны поспелии слетаются с разных сторон,что лиловым пером заграничным,к меловым прикасаясь листам,я тоскую, и плачу, и грежупо святым по арбатским местам.Да, лиловым пером из Риекипо бумаге веду меловой,лиловеет души отраженье —этот оттиск ее беловой,эти самые нежность и робость,эти самые горечь и свет,из которых мы вышли, возникли.Сочинились…И выхода нет.
2. «Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант…»
Ч. Амирэджиби
Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.В Безбожном переулке хиреет мой талант.Вокруг чужие лица, безвестные места.Хоть сауна напротив, да фауна не та.Я выселен с Арбата и прошлого лишен,и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.Я выдворен, затерян среди чужих судеб,и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.Без паспорта и визы, лишь с розою в рукеслоняюсь вдоль незримой границы на замкеи в те, когда-то мною обжитые краявсе всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.Там те же тротуары, деревья и дворы,но речи несердечны и холодны пиры.Там так же полыхают густые краски зим,но ходят оккупанты в мой зоомагазин.Хозяйская походка, надменные уста…Ах, флора там все та же, да фауна не та…Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся…Заледенела роза и облетела вся.
«Я горой за сюжетную прозу…»
Я горой за сюжетную прозу,за красотку, что высадит розупод окошком, у самых дверей.Она холит ее, поливает,поливает, как будто справляетдень рождения розы своей.Распускается каждая ветка.А потом появляется нектонеизвестно зачем, почему.Выбрав время, и место, и позу,наша барышня красную розу,розу красную дарит ему.Дверь распахнута. Пропасть разверста.Всё там есть, и всему там есть место:и любви, и войне, и суме…И бушует житейское море,и спасается кто-то от горя,но стреляется кто-то во тьме.К сожалению, все отцветает.Наша жизнь – она тоже ведь тает,и всегда невпопад, как на грех.Даже если решенье не близко,все зависит от степени риска,от таланта зависит успех.
Не ищите сюжеты в комоде,а ищите сюжеты в природе.Без сюжета и прозы-то нет.Да, бывает, что всё – под рукою:и идеи, и мысли – рекою,даже деньги…Но нужен сюжет.
«Всему времечко свое: лить дождю, Земле вращаться…»
Всему времечко свое: лить дождю,Земле вращаться,знать, где первое прозренье,где последняя черта…Началася вдруг война – не успели попрощаться,адресами обменяться… Не успели ни черта.Где встречались мы потом? Где нам выпала прописка?Где сходились наши души, воротясь с передовой?На поверхности ль земли? Под пятой ли обелиска?В гастрономе ли арбатском? В черной туче ль грозовой?Всяк неправедный урок впрок затвержен и заучен,ибо праведных уроков не бывает. Прах и тлен.Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?А вот надо ж, сердце стынет в ожиданье перемен.Гордых гимнов, видит Бог, я не пел окопной каше.От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну…Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше,если вы не возражаете, я голову склоню.
Прогулки фраеров
Оле
По прихоти судьбы – Разносчицы даров —в прекрасный день мне откровенья были.Я написал роман «Прогулки фраеров»,и фраера меня благодарили.Они сидят в кружок, как пред огнем святым,забытое людьми и богом племя,каких-то горьких дум их овевает дым,и приговор нашептывает время.Они сидят в кружок под низким потолком.Освистаны их речи и манеры.Но вечные стихи затвержены тайком,и сундучок сколочен из фанеры.Наверно, есть резон в исписанных листах,в затверженных местах и в горстке пепла…О, как сидят они с улыбкой на устах,прислушиваясь к выкрикам из пекла!Пока не замело следы на их крыльцеи ложь не посмеялась над судьбою,я написал роман о них, но в их лицео нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.Когда в прекрасный день Разносчица дароввошла в мой тесный двор, бродя дворами,я мог бы написать, себя переборов,«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…Но по пути мне вышло с фраерами.
Парижская фантазия
Т. Кулымановой
У парижского спаниеля лик французского короля,не погибшего на эшафоте, а достигшего славыи лени:набекрень паричок рыжеватый, милосердие в каждомдвиженье,а в глазах, голубых и счастливых, отражаются жизньи земля.На бульваре Распай, как обычно, господин Доминику руля.И в его ресторанчике тесном заправляют полдневныетени,петербургскою ветхой салфеткой прикрывая от пятенколени,розу красную в лацкан вонзая, скатерть белуюс хрустом стеля.Этот полдень с отливом зеленым между намипо горстке деля,как стараются неутомимо Бог, Природа, Судьба,Провиденье,короли, спаниели, и розы, и питейные все заведенья.Сколько прелести в этом законе! Но и грусти порой…Voila!Если есть еще позднее слово, пусть замолвят егообо мне.Я прошу не о вечном блаженстве – о минутевозвышенной пробы,где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,но чтобы —милосердие в каждом движенье и красавицав каждом окне!