Под яблоней
Шрифт:
Четыре стены комнаты душили её. Она вышла на крыльцо и села, глядя в сумрачный сад, озарённый светильником под навесом у двери. Дрожала, зябла, но в дом не уходила. Женя присела рядом.
— Ты хоть куртку накинь, Лен. Сидишь — трясёшься вся.
Ночь на самом деле была не так уж холодна — градусов двенадцать-тринадцать, но озноб шёл изнутри, а не от окружающего воздуха. Женя отлучилась на телефонный разговор: звонили ей самой. Елена сначала с пристальным, нервным вниманием вслушивалась, но потом поняла, что беседа у той — личная, к
— Да всё нормально, мам. Застряла тут с ночёвкой. Непредвиденная ситуация. Мам, потом расскажу, ладно? Таблетки? Забыла, каюсь. Торопилась. Ничего страшного не случится, не драматизируй... Не знаю, когда. Смотря по обстоятельствам. Всё, мамуль, выпей капельки и ложись.
Таблетки... Уже давно затихшее, отболевшее и далёкое снова шевельнулось в сердце острой тревогой. Эта худоба и таблетки — неспроста.
А Женя вернулась с шерстяным пледом и укутала Елену.
— Вот, так-то лучше будет. Может, ещё чаю заварить, м?
— Погоди, Жень... — Елена всмотрелась ей в глаза, пытаясь что-то уловить в осунувшемся лице, прочитать грозные признаки какой-то внутренней беды. — Извини, я услышала про таблетки. У тебя... со здоровьем что-то?
— Ничего у меня страшного со здоровьем, не бери в голову, не добавляй себе переживаний. — Женя нахмурилась, на мгновение взгляд потемнел, но она усилием воли расправила брови, улыбнулась с прежней неунывающей беспечностью.
Нет, не прежней. От неё осталась едва ли половина. Самое страшное вместе с ночным мраком лезло в душу, опутывало холодными щупальцами. И горло, и сердце сжались до боли.
— Жень, если у тебя что-то серьёзное... Бог с ним, с долгом, оставь себе эти деньги, тебе нужнее... — Под конец у Елены вырвался всхлип, который она зажала рукой.
Рука Жени осторожно обняла её плечи, прижала, чуть встряхнула. Её губы щекотали тёплым дыханием щёку Елены, но не прикасались.
— Ленка... Отставить панику и страхи, поняла? Ещё этого тебе до кучи не хватало. Не придумывай себе бог весть что. Стрессы это, вот и всё. В последние пару лет дикий напряг был, но выкарабкиваюсь понемногу. И вообще, слушать чужие разговоры — неприлично. Фу такой быть. — И, сжав плечи Елены напоследок очень крепко, она её отпустила и поднялась. — Пойду-ка я ещё раз позвоню. Может, появилась какая-то информация.
Яблоня тоже ждала в сумраке. Всё ждало: и прохладная, влажная земля, и непроглядно-тёмное небо.
— Лен, фигня какая-то получается. — Вернувшаяся Женя присела, и от её взгляда нутро у Елены превращалось в ледышку. — Ты уверена, что она вообще ехала этим поездом? Ничего не перепутала?
— Да, она сама звонила, говорила, что этим, — пробормотали пересохшие губы Елены. — Она всегда предупреждает.
— Там сказали, что её нет в списке пассажиров. Поэтому и нет информации.
— Как — нет?..
— Так — нет. Не значится. Получается, не садилась она в этот поезд.
Сумрачный сад закружился, зазвенел золотом листьев, крыльцо куда-то поплыло, только руки и плечо Жени оставались непоколебимой твердью.
— Так, Ленок, а не тяпнуть ли тебе ещё капелек, м? Посиди-ка, я сейчас накапаю.
Снова мерзкий вкус корвалола. Но ледяной панцирь вдруг отпустил грудь, сердце пронзила колющая боль. Вырвалось тихое «ах».
— Тихо, тихо... Спокойно. Не умираем от счастья. Ещё не хватало! Ирина вернётся, а ты тут с инфарктом. — Женя тихонько засмеялась, обняла крепче.
На Елену вдруг навалилась слабость. Панцирь напряжения исчез, и она поплыла, потекла, разваливаясь на части. Повинуясь рукам Жени, она очутилась на диване, укутанная пледом, а сверху — ещё и одеялом: её неукротимо знобило.
— Ты как? — Женя склонилась над ней, бережно, почти невесомо откидывая прядки волос с её лба.
— Согреться не могу, — простонала Елена.
— Слушай, может, у тебя температура? — И Женя принялась рыться в коробке с лекарствами. Там нашёлся и градусник.
Но жара у Елены не оказалось.
— От нервов всё это, видно. Не корвалола бы тебе тяпнуть, а кое-чего другого, — проговорила Женя. — Пару рюмок водки бы махнуть.
— Ирина не пьёт, а я и подавно... Не держим дома спиртного.
— А грелка хотя бы есть?
— Да вроде валялась где-то...
Грелка была найдена, и Женя, согрев чайник, наполнила её, а заодно и заварила травяной чай.
— Малиновое варенье там... В шкафчике на кухне, — подсказала Елена.
— Тебе его в чай положить или так, вприкуску будешь?
— В чай...
Грелка легла к ногам Елены, большая кружка чая с малиновым вареньем согревала ладони. Допив, Елена отдала пустую кружку и слабо улыбнулась:
— Спасибо, Жень...
— Да не за что, Ленок. Ну как, потеплее стало хоть немножко?
— Вроде да... Чуть-чуть.
— Тогда попытайся вздремнуть.
Лишь одна рука Елены выглядывала из кокона одеяла и пледа, и её Женя поглаживала между своими тёплыми ладонями, грела дыханием, сидя на стуле возле Елены. Та, приподнимая тяжёлые веки, могла лишь бросать на неё усталый благодарный взгляд.
— У тебя глаза закрываются, — шепнула Женя с улыбкой. — Спи, Лен, спи. Я с тобой. Мне что-то подсказывает: всё в порядке с Ириной. Всё хорошо.
— А если она всё-таки... — Произнести страшное слово Елена не могла, всё нутро покрывалось льдом ужаса и горя.
— Даже думать так не смей, — твёрдо сказала Женя. — Всё хорошо. Спи давай. Отдыхай.
Елена закрыла глаза, чувствуя, как проваливается в мучительную, головокружительную невесомость. Это был не вполне сон — скорее, какая-то болезненная, горячечная дрёма, из которой она то и дело выныривала, вздрагивая от каждого шороха. Ей мерещились шаги Ирины, её руки на своих плечах... И она рвалась им навстречу. Но рядом была только Женя, которую усталость тоже наконец сморила. Составив в ряд четыре стула около дивана, она прикорнула на них.