Под знаком 'если'

СТЕНЛИ ВЕЙНБАУМ

ПОД ЗНАКОМ "ЕСЛИ"

Перевод с английского А. Циммермана

Как всегда, я жутко опаздывал и потому попросил шофера остановить у автомата, чтобы позвонить дежурному диспетчеру аэровокзала. Разумеется, этого делать не следовало, ибо таким образом я сам лишил себя последнего шанса успеть на лайнер. Диспетчер оказался на редкость любезным. В ответ на свои причитания я услышал;

– Мы задержим вылет на пять минут. Это максимум, что я могу для вас сделать.

Я метнулся к машине, и, с места взяв третью скорость, мы кометой промчались по стальной радуге моста Стейтен-Айленд. У меня была срочная командировка в Москву - уже сегодня, а точнее к двадцати ноль-ноль, я должен был зарегистрироваться на участие

в аукционе по продаже подряда на строительство грандиозного Уральского Туннеля.

Правительство настаивало на личном присутствии всех заявителей, но в любом случае фирме следовало бы хорошенько подумать, прежде чем поручать это дело вашему покорному слуге Диксону Уэллсу; тем более что главой фирмы "Н. Дж. Уэллс Корпорейшн" является, так сказать, мой папа. Среди сотрудников фирмы я имел (на мой взгляд, совершенно незаслуженно) репутацию человека, способного опоздать куда угодно и на сколько угодно. Однако это далеко не так. Просто у меня на пути постоянно встают различного рода препятствия, которые и мешают поспевать вовремя. А сам я совершенно ни при чем.

Вот и сейчас меня задержала неожиданная встреча со старым профессором физики. Не мог же я просто сделать ручкой старине Хаскелемо ван Мандерпутцу - как никак в 2014 году, во время учебы в колледже, я слыл у него за любимчика.

На самолет я, конечно же, опоздал. Мы все еще мчались по мосту, когда я услышал рев стартовых двигателей и имперский ракетоплан "Байкал" прогудел над нашими головами, оставляя за собой длинный прерывистый шлейф пламени.

Но мы все-таки заполучили этот контракт. Фирма связалась по телефону со своим агентом в Бейруте, и тот срочно вылетел в Москву. Впрочем, это не спасло моей репутации. Однако я воспрянул духом, когда, развернув вечерний выпуск, вдруг узнал, что, пытаясь обогнуть штормовую зону, "Байкал" слегка отклонился от обычного маршрута, в результате чего задел крылом британский сухогруз на воздушной подушке, и что из пятисот человек пассажиров и экипажа удалось спасти не более ста. Так что я чуть было не стал "безвременно' ушедшим" мистером Уэллсом, точнее - "безвременно улетевшим".

Я договорился со стариком Мандерпутцем встретиться на следующей неделе. Очевидно, он все-таки принял предложение Нью-Иоркского университета возглавить кафедру Новых Направлений в физике и, в частности, в области теории относительности. Старик занял это место по праву: если на Земле еще оставались гении, он, несомненно, был одним из них. Даже сейчас, через восемь лет после окончания колледжа, я помню по его предмету больше, чем по высшей математике и физике газов, не говоря уже о прочих кошмарах, стоявших на тернистом пути студента к диплому инженера. Итак, я зашел к нему во вторник после работы, правда, опоздав при этом на ^ час или два (честно говоря, я совершенно забыл о встрече и спохватился лишь, когда вечер пошел на убыль).

Профeccop читал книгу, и в комнате вокруг него царил обычный беспорядок.

– Гм!
– хмыкнул ван Мандерпутц.
– Я вижу, время меняет все, кроме привычек. Ты был неплохим студентом. Дик, но я не помню случая, чтобы ты явился в аудиторию раньше середины лекции.

– В то время я посещал еще один курс. Занятия проходили в восточном крыле и кончались поздно, поэтому на ваши у меня постоянно не хватало времени.

– Ну ладно, ладно. Однако пора бы уже научиться успевать, - проворчал старик. Глаза у него вдруг заблестели.
– Время?
– воскликнул он.
– Самое загадочное слово в языке! Ты едва вошел, а мы уже говорим о времени. Всего за одну минуту мы пять раз произнесли это слово. И, как ни странно, прекрасно поняли друг друга, в то время как наука только-только начинает постигать суть этого понятия. Хотя при чем здесь наука? Вернее сказать - я начинаю!

– Вы и наука - синонимы, - ухмыльнулся я, садясь в кресло.
– Разве вы не принадлежите к числу физиков с мировым именем?

Он даже фыркнул.

–

К числу! Нет, как вам это нравится? А кто же еще из этого числа позвольте узнать?

– Ну... Корвейл, Гастингс, Шримсон.

– Ба! Уж не собираешься ли ты поставить имя ван Мандерпутца на одну доску с этими поденщиками? У меня полные пригоршни великих идей, а эта стая шакалов кормится тем, что подбирает крошки знаний, которые сыплются у меня между пальцев! Вспомни прошлый век. Эйнштейн и де Ситтер - вот имена, достойные встать рядом с именем ван Мандерпутца!.. И то навряд ли, - добавил он, подумав.

Я с интересом посмотрел на него.

– Однако Эйнштейн, кажется, считался великим ученым, заметил я.
– В конце концов, он первым связал воедино время и пространство в лабораторных условиях. До него они означали не более чем философские понятия.

– Вовсе нет!
– обиженно проскрипел в ответ профессор. Не спорю, может быть, он и разработал какие-то общие наметки, но его логика слишком примитивна - такое впечатление, будто он брел в тумане, в то время как я, Я - ван Мандерпутц, первым из людей ухватил время за хвост, втащил к себе в лабораторию и поставил на нем свой эксперимент!

– В самом деле? А что за эксперимент, если не секрет?

– Какой еще эксперимент можно провести со временем, кроме обычного измерения?
– огрызнулся профессор.

– Ну... не знаю. Может быть, путешествовать во времени...

– Именно!

– Вы имеете в виду те машины времени, описаниями которых заполнены наши журналы? Путешествия в прошлое или будущее?

– Прошлое, будущее - все это, тьфу, ерунда! Чтобы понять невозможность подобных путешествий, не требуется утруждать мозги ван Мандерпутца. В свое время Эйнштейн привел на этот счет достаточно доказательств.

– Разве? Однако многие ученые считают это вполне возможным.

– Возможным? И это говоришь мне ты, Диксон Уэллс - человек, который учился у ван Мандерпутца?
– Он даже раскраснелся от возмущения, но вскоре успокоился и, уже серьезным менторским тоном, продолжал: - Послушай меня, мой мальчик. Тебе должно быть известно, что, согласно теории относительности Эйнштейна, с изменением скорости движения изменяется скорость течения времени.

– Да.

– Очень хорошо. А сейчас предположим, что великий инженер Диксон Уэллс изобретает машину, которая может передвигаться с очень большой, невероятно большой скоростью, равной девяти десятым скорости света. Ты следишь за ходом моей мысли? Прекрасно. Затем ты заправляешь топливом свою чудо-машину и отправляешься в маленькое увеселительное путешествие в 500 000 миль. Предположим, что с помощью энергии атома ты решаешь эту проблему. Ты стартуешь со скоростью 168000 миль в секунду и перемещаешься в пространстве на расстояние 204 000 миль. При таком ускорении тебя расплющит в лепешку, но это не важно - зато ты получаешь возможность проникнуть в будущее.
– Он помолчал немного, на его лице поигрывала насмешливая улыбка.
– Ведь так?

– Да.

– И на сколько же ты углубишься в это будущее?

Я задумался.

– Вспомни формулу Эйнштейна!
– проскрипел его голос над моим ухом.
– Ну так как? Хорошо, я подскажу тебе: на одну секунду!
– Он улыбнулся с видом победителя.
– Это и есть способ путешествия в будущее. Что касается прошлого... Во-первых, тебе пришлось бы превысить скорость света, для чего немедленно потребуется энергия большая, чем энергия всех бесчисленных лошадиных сил, имеющихся на Земле. Предположим, что великий инженер Диксон Уэллс решает и эту пустяковую задачку, хотя, с другой стороны, представляется весьма сомнительным, чтобы энергия целой Вселенной равнялась пусть бесконечно большому, но все-таки не беспредельному количеству лошадиных сил. Тогда он, используя свои лошадиные силы, разгоняется до скорости 240 000 миль в секунду и путешествует в течение десяти секунд. Таким образом он проникает в прошлое. На сколько?