Под знаком розы и креста
Шрифт:
– Так может Хрустицкий? – предположил Петя. – Или Хруцкий?
– Нет, точно не этак.
– Хворостицкий?
Дворник помотал головой отрицательно.
– Эх! Что же у нас еще хрустит? Снежицкий, может?
– Снег, он скорее скрипит, чем хрустит, – со знанием дела разъяснил дворник. – Это ледяная крошка под ногами хруст издает.
– Тогда Ледницкий или Крошеницкий?
– Тоже не то. А из прочего хрустящего я вот про гальку вспомнил.
– Галицкий?
– Вы, барин, все какие-то простые фамилии предлагаете. А там была этакая, с ходу и не выговорить.
Они перебрали еще около
– Я ежели вспомню, так непременно к вам прибегу. Мне уж и самому всю эту дребедень из головы выкинуть хочется, – пообещал на прощание дворник, поправил шапку и взялся за лопату.
За обедом Петя нашел и вспомнил еще кучу хрустящих вещей, тот же сахар, к примеру. Но ни из одной такой вещи труднопроизносимой фамилии не складывалось.
– Ох, до чего привязалось! – вслух воскликнул Петя. – И лезет мне в голову и лезет!
Но выкинуть всю эту дребедень не выходило. Он поехал на извозчике в Народную библиотеку, и глаза сами стали цепляться за подходящие вывески на магазинах. «Скобяные изделия. Мясницкий и сыновья», «Мадам Быстрицкая. Шляпный магазин»… Ну и все прочее в том же духе. Сани уже сворачивали с Миллионной улицы в переулок, где расположена библиотека, как он увидел еще одну вывеску «Граверные работы. Г-н Пшебржецкий». Фамилию он с ходу прочесть не смог и по этой причине попросил извозчика остановиться чуть раньше названного им места. Расплатился и вернулся к мастерской гравера. Фамилия ему хрустящей не показалась, скорее она была шипящей. Но зато язык на ней точно можно было сломать. Секунду подумав, Петя вошел в мастерскую. Над дверью звякнул колокольчик, и тут же в зал вошел хозяин.
– Доброго вам дня, сударь, – поздоровался он с Петей.
– Здравствуйте. Вот возникло у меня желание сделать подарок с дарственной надписью. Зашел на образцы глянуть.
– За просмотр мы денег не берем. Смотрите внимательнее, образчики вам больше скажут, чем я сам, если начну себя расхваливать.
Петя действительно принялся внимательнейшим образом рассматривать образцы граверного мастерства, потому что они стоили этого.
– Превосходная работа, – похвалил он. – Признаться, не видел ничего столь тонкого и изящного.
– Так ведь над каждой буковкой и каждым штришочком в рисунке трясусь, упаси бог, чтобы рука дрогнула. И вот, извольте заметить, почти ни разу не повторяюсь. Везде и рисунок особый и буквы всякий раз иначе выписаны. У меня из-за моей дотошности даже конфликт с полицией вышел.
– Не может быть! – изумился Петя.
– Может, может. Мне в начале этого лета кинжал принесли и велели дарственную надпись сделать: «От полиции госпоже Кузнецовой за оказанные услуги». Ну и что это за текст? Разве ж можно барышне этак вульгарно отписывать подарок? Я взял да и приписал от себя, да еще и старался особенно. А меня за неспешность упрекать стали.
– Ну так это еще не конфликт! – обрадованно воскликнул Петя. Обрадованно по той причине, что сразу догадался, о каком кинжале
– Тут вы имеете полное право не соглашаться со мной. Но та выволочка от полиции, коей меня сам полицмейстер удостоил, любого другого конфликта стоит.
Петя от души рассмеялся.
– А вы в самом деле подарок решили сделать или по полицейской линии? – спросил гравер.
– Ну к полиции я мало отношения имею. И уж выволочку вам устраивать не намерен. А отчего вы спросили?
– Так я в то утро, когда заказ с кинжалом завершил – всю ночь корпел, глаз не сомкнул, а меня обругали, словно бездельника, – на вокзал за полицией увязался. Захотелось глянуть, кому тот кинжал вручать станут. Не каждый день полиция барышням кинжалы дарит, да еще под оркестр! После уж все газеты отыскал и прочел, где писалось про госпожу Кузнецову. И про вас. Ну и вас самого видал на вокзале, как вы с ней прощались печально, до слез.
– Тогда не стану вам врать. Подарок я, пожалуй, у вас закажу, уж больно мне ваша работа понравилась, но это ближе к Рождеству. А зашел я к вам спросить: не знакома ли вам фамилия господина Пискарева или он сам?
– Отчего не знакома, очень даже знакома, – сознался господин Пшебржецкий. – Он у меня тоже как раз кинжал и делал. То есть не сам кинжал, гравировку на рукояти. Просил масонские знаки нанести. Я, вы уж верно поняли про это, человек дотошный и стал просить, чтобы мне точный рисунок представили.
– И он прислал вам нужный рисунок по почте?
– Так все и было, – закивал гравер. – Я предупредил, что два-три дня меня не будет. Так тот господин и сказал, что в таком случае пошлет рисунок письмом, и пусть почтальон меня разыскивает, а не он сам. Я как заказ исполнил и сам его письмом оповестил, что забирать можно.
– Понятно.
– А могу ли и я вопрос задать?
– Отчего мне все это интересно?
– Да, уж не обессудьте, но крайне любопытно.
– Дело в том, что господина Пискарева убили. В Москве.
– Неужто моим кинжалом?
– Да отчего вы взяли, что его именно кинжалом убили? По правде сказать, я и сам не знаю, как он был убит. Это госпожа Кузнецова мне телеграмму прислала, просила узнать что-нибудь о нем. А мне сказали, что он однажды письмо отправлял адресату в Томске. А у нас ведь редко пишут по городу, проще ведь доехать или пешком дойти до любого места, вот я и заинтересовался. И что фамилия у того адресата трудная, мне сказали. А тут я вашу вывеску увидал и зашел к вам. Так что вы не беспокойтесь ни о чем.
– Вот оно как! – печально произнес гравер. – А фамилия у меня еще и не слишком трудная. Я вот с одним сербом был знаком, так у него в фамилии ни единой гласной буковки не было. Ну-ка попробуйте повторить…
Петя и с третьего разу не смог выговорить ту сербскую фамилию. Даже запомнить не сумел. Да и надоели ему фамилии, на которых язык сломать можно.
За ужином Петя рассказал о своих поисках отцу. Тот, к сожалению, ничего нового сообщить не мог. Зато они посмеялись над всей этой историей с «лошадиной фамилией», над удивительным совпадением – один и тот же мастер делал гравировки на подарке для Даши и на кинжале для убитого в Москве студента. Тут Петя вдруг припомнил смешные совпадения фамилий в студенческом общежитии.