Подари мне белые сны
Шрифт:
Алекс нехотя сел на кровати и протянул руку к фруктам. Откусил яблоко, залюбовался сочной пенкой, выступившей на белой мякоти. Дядька ему нравился. Лицо хорошее. Уж за это время он научился разбираться в лицах.
— Ты здесь с чем — боевое ранение?
— Угумс. — Алекс звонко хрустел яблоком. — А вы?
— Глупость несусветная. Упал с лестницы. Как неосторожный ребенок. Потерял сознание, меня срочно сюда приволокли.
— Я уже выписываюсь скоро, — сказал Алекс, — говорят, хватит мне койку здесь занимать.
— Да я тоже долго не задержусь. Надеюсь. Вроде ничего страшного. А ты чем вообще занимаешься?
— Кто? Я? — Алекс немного смутился. — Художник.
— Да ну? — почему-то радостно удивился Антон Петрович. — Рисуешь, значит? В студии или где?
— Ну у нас с ребятами есть студия, — нехотя ответил Алекс. — Но не знаю, вернусь ли туда. А так работаю по мелочи, на заказ или просто для себя пишу, а потом продаю.
— Как-то ты без энтузиазма об этом говоришь. Обычно художник горит своей работой.
— Вы так хорошо знаете художников? — усмехнулся Алекс. Ковальчук неопределенно пожал плечами.
— Да я рисую больше для заработка. Рисую-то ерунду всякую — пейзажики, портреты, не мое это.
— А что — твое?
— Сам не знаю. Да какая разница, деньгу приносит — и хорошо.
— Значит, после выписки в студию ты не вернешься. Дома у тебя как такового, наверное, нет?
— А вам-то что? — ощетинился Алекс. — Чего вы вообще меня все выспрашиваете?
— Да просто из любопытства.
— А я вам не зверушка в цирке, которую из любопытства рассматривают. И вообще, я спать хочу.
Алекс демонстративно отвернулся к стене и накрылся одеялом по самые уши. Но спать не хотелось. Действительно, куда он собирается возвращаться? Студию разгромили, ребята все разбежались, после той истории никого еще долго не соберешь под одну крышу. Время хиппи, наркотиков и свободного творчества закончилось. Гриша убит. Тусовка из подвальной студии разбита на мелкие кусочки. С голоду он, конечно, не помрет, в руках есть ремесло, которое худо-бедно прокормит. Но где жить? Шастать по чужим пристанищам надоело. И вообще потянуло на нормальную жизнь. Чтобы просыпаться в своей чистой постели, принимать душ и пить кофе за чистым столом. Бунтарский дух получил сатисфакцию за годы тюрьмы под маминой опекой, и теперь Алекс Гуров находился в сбалансированном состоянии — бродяжная юность компенсировала мимозное детство, и можно было начинать с чистого листа. Без сожалений о сделанном или несделанном. Можно было даже вернуться домой, но это значило изменить своим принципам, признать поражение, не хотелось проходить через то, от чего он так долго бежал. Другой вариант — отец. Если попытаться найти его, то он поддержит, может приютить. Хотя бы на время. А потом… А что потом, Алекс не имел ни малейшего представления.
Он услышал, как открылась дверь в палату и медсестра сахарным голосом проворковала:
— Антон Петрович, вы уж простите за задержку, но палату только-только освободили. Сейчас там приберемся и сразу же вас переселим.
— Спасибо, милая. Я, как видите, готов.
— Гуров, а вам забыли взять еще один анализ. Придется пройти в процедурную, пока медсестра еще не ушла.
Тон обращения к Алексу был уже другим, но все равно сладким. Внешность Алекса компенсировала все то сомнительное, что стояло за его прибытием в клинику. Из херувимчика Сашеньки вырос красавец парень. Высокий, с тонким, аристократичным телосложением, с золотистыми кудрями, обрамлявшими голубоглазое лицо с чертами греческого бога. Девчонки не могли сдержать вздоха умиления, когда видели его. Алекс почему-то всегда немного смущался эффекта, оказываемого им на женский пол. Сам он в своей внешности ничего особенного не видел, кроме высокого роста. Но так ведь это у каждого третьего парня встретишь! Ему всегда казалось, что его внешности не хватает мужественности испанского мачо, но девушек этот факт, видимо, не волновал.
— Подойду, — буркнул он в стену.
— Сейчас надо подойти, а то закроют процедурную. Проводить?
— Сам справлюсь.
Он всунул босые ноги в тапочки и зашаркал в процедурную в противоположном конце коридора. Когда он вернулся, соседа уже не было. Его перевели в одноместную палату, куда обычно помещали только по особому указанию заведующего отделением.
«Оно и видно, что шишка какая-то, — подумал Алекс. — И чего я на него окрысился? Нормальный мужик. Или я просто разучился общаться с нормальными людьми? Нет, Алекс, пора с этим завязывать. Пора возвращать крышу на место. Еще одна такая передряга, и можно коньки отдать. А жить хочется».
Вечером того же дня Ковальчук пригласил Алекса на чай.
— Ты уж извини, что одного тебя оставил, — извиняющимся тоном сказал он. — Просто жена сразу договорилась, что меня в одноместную положат, а места не было, вот и поместили к тебе подождать, пока освободят палату. Зато можем друг к другу в гости теперь ходить. И я тебе храпом мешать не буду.
Алекс кивнул, ощущая себя идиотом от того, что согласился прийти. Он чувствовал себя некомфортно и не знал, о чем говорить.
— Интересно было бы услышать твою историю, — сказал Ковальчук как бы между прочим. — У тебя хорошие манеры, да и вообще чувствуется, что ты получил неплохое образование, но почему-то тщательно маскируешься под шпану.
— Я и есть шпана. С художественным уклоном.
— Ну не хочешь говорить — дело хозяйское. А я, представь, тоже из среды искусства. Занимаюсь дизайном интерьера. У меня своя фирма, и я преподаю в Художественно-промышленном университете имени Строганова. Не слышал?
— О вас?
— Нет, — засмеялся Ковальчук, — об университете.
— Слышал.
— Поступать не пробовал?
— Нет. Мне уже двадцать лет. И школу я толком не закончил, какой там поступать.
— Хм… — Ковальчук задумался. Потом достал сумку и стал вытаскивать оттуда разные папки. — Если тебе любопытно, я покажу тебе, чем занимаюсь. Все равно делать нечего!
Он извлек из папки несколько набросков, где схематично был изображен коттедж снаружи и изнутри.
— Нравится? Что скажешь? Ты же художник, у тебя должно быть чутье на такие вещи.
Алекс сначала взглянул лишь мельком, как бы из вежливости, но потом присмотрелся повнимательнее.
— Нормально, — пожал он плечами, — только…
— Что? Говори-говори, мне очень интересно твое мнение.
— Здесь эта барная стойка ни к чему. Вы же убили пространство. Зарезали его этой дурацкой штуковиной. Ее надо было в другом углу сделать. А лучше вообще заменить низким столиком прямоугольной формы на легких ножках, вот так…
Алекс взял карандаш и набросал на чистом листе бумаге свой вариант.
Ковальчук приблизил набросок к глазам.
— Возможно, возможно… Не совсем согласен по форме стола, но идея хороша. Слушай, а давай просто, шутки ради, представим, что нас с тобой попросили преобразить эту комнату. Что бы ты предложил?
— Да что можно из этой коробки сделать?
— Подумай. Набросай эскиз.
Алекс окинул палату взглядом и стал покусывать кончик карандаша. Потом склонился над бумагой и начал быстрыми штрихами делать набросок. Его самого увлекла идея преобразить скучную больничную палату в экстравагантный люкс для творческих пациентов. Он рисовал, стирал и рисовал вновь, бормотал что-то, улыбался сам себе. Через полчаса он протянул эскиз Антону Петровичу. Тот восхищенно прищелкнул языком и улыбнулся.