Подари себе рай (Действо 1)
Шрифт:
Франт выстрелил еще дважды и дважды промахнулся. Схватив мешок, он бросился назад, надеясь уйти через главный вход. И на пороге холла встретился лицом к лицу с Иваном, который выбежал из преподавательской, услышав выстрелы.
– А, начальство! Прочь с дороги, сявка!
– презрительная ухмылка, привычная маска Франта, взбесила обычно такого уравновешенного директора.
– Ах ты гад!
– вскричал он.
– Задавлю, как гниду!
Он бросился на Франта и тот от неожиданности выронил мешок с деньгами. Иван схватил бандита за грудки, но тот дал ему подножку и они покатились по полу. Появились Маковлев, Рахлин, преподаватели, студенты. Троих налетчиков скрутили. И тут раздался выстрел. Иван обмяк и остался лежать на полу. Франт, потерявший кепку, в измазанном пальто, все с той же презрительной ухмылкой, медленно двигался к двери. В руке его зловеще поблескивал браунинг. Тяжкую тишину разорвал отчаянный возглас Дон Кихота:
– Ату его!
Люди словно ждали этой команды. Секунда - и Франт оказался на полу, не успев больше сделать ни одного выстрела. Пистолет из его руки вырвал Дон Кихот. Санчо Панса и еще трое мужчин сидели на бандите. Тот хрипел, на губах выступила пена, знаменитая маска сползла с лица.
– Допрыгался, бандюга!
– крикнула ему в спину пришедшая в себя Жанна Григорьевна, когда его выводил из здания милицейский конвой. Молча наблюдавший за этим Кузьмич с перевязанной головой сплюнул на пол, посмотрел застенчиво, словно извиняясь, на директора, и пошел за Ксюшкой домой.
Когда Ивана увозила "Скорая Помощь", на улицу высыпали все, кто был в училище.
– Директора жалко, - сквозь слезы проговорила Клава.
– Человек уж больно хороший.
– Врачи сказали - выдюжит, - неуверенно успокоил ее Дон Кихот. Ранение сквозное, под ключицей.
– Молодой, осилит, - убежденно заявил Санчо Панса.
– Он нам нужен. И он знает это.
Маша стояла у окна и смотрела на входивших и выходивших из проходной швейной фабрики людей, на трамваи, конные подводы и автомобили, катившие по Большой Полянке. Там, на углу с Якиманкой, на первом этаже маленького двухэтажного дома Иван получил временную квартиру из резерва районо крохотную, но отдельную - кухонька и гостиная-спаленка. Оконца были со спичечный коробок, потолка касался головой даже человек среднего роста, но это было у Ивана и Маши первое собственное гнездышко. Без телефона, конечно, зато с отдельным туалетом и общим на восемь семей душем. "Тот самый шалаш, в котором рай", - смеялся Сергей, впервые входя в их жилище и сгибаясь в три погибели. Устроившись на работу в Москворецкий универмаг, Маша в тот же день определила двухлетнего Алешку в ясли. Закончив Харьковский торговый техникум (отец ее был военным и они то и дело переезжали из округа в округ), Маша еще до замужества поработала и в Одессе, и в Хабаровске, и, учитывая опыт и добротные характеристики, ее назначили на должность заместителя директора. На ноябрьские праздники к ней должна была приехать из Самары, где она жила с бабушкой, младшая сестра Алина, и Маша договорилась с директором, что пятого она возьмет отгул, чтобы убраться дома и встретить сестру. Она вымыла полы, протерла мебель и двери и ровно без четверти час была на вокзале. Увы, дальневосточный экспресс в связи со снежными заносами в Сибири запаздывал на двенадцать часов.
– Точно?
– переспросила она девушку в справочном бюро. Та одарила ее уничтожающим взглядом, строго приказала: "Гражданка, не задерживайте очередь". Вернувшись домой, она решила взять Алешку из ясель пораньше и теперь наблюдала, как он черным меховым клубочком возится в снегу. "Неровен час, простудится", - подумала она и крикнула ему в форточку, чтобы он шел домой.
– Ты что там делал, сынок?
– спросила она, стаскивая с него мокрые от снега рейтузы.
– Чистил дорожку, - ответил он.
– Чтобы всем дядям и тетям было легче ходить.
– Кто тебя этому научил?
– скрывая восторг, ровным тоном произнесла Маша. Ребенок пытливо посмотрел на нее, сказал, садясь на горшок:
– Никто, я сам придумал. "Молодец!
– подумала она и с трудом удержалась от того, чтобы сказать это вслух.
– Хвалить за благородство безнравственно. А не хвалить, может быть, и непедагогично".
Пообедав с Алешкой, Маша помыла посуду и села к столу, чтобы читать сыну сказку про курочку Рябу. Раздался нервный стук в наружную дверь. Маша не успела ничего сказать - дверь распахнулась и в квартиру вбежала Ксюшка. Пальто полурасстегнуто, под ним пестрядинная рубаха, подшитые валенки на босу ногу. Глаза зареванные, посинелые губы дрожат:
– Марья Николаевна, дилехтора чуть не убили.
– Что, что ты такое говоришь, Ксюша?
– Маша побледнела, встала, держась за спинку стула.
– Скажи толком, что случилось?
– Ранетый ён. Бандюки прибежали, деньги отымать. Ой, матушки, мово Кузьмича тоже из леворверта шмальнули.
– Да что с Иваном, Ксюша?
– взмолилась Маша.
– Жив ли?
– Дохтура бают - жив.
– Где, где же он, господи?
– В больнице он, Марья Николаевна.
– Да в какой?
– Первоградьской. Да, тама.
Маша схватила Алешку, стала его целовать, приговаривая:
– С папой беда, сынок. Я сейчас, я должна быть с ним. Ты же у меня умница, ты посиди дома, поиграй. Я скоро, я скоро, Алешенька!
Она натянула одну кофту, зачем-то тут же сняла, надела другую, закутала голову шалью, надела пальто. Остановилась посредине комнаты, пытаясь вспомнить что-то. Всхлипнула, махнула рукой, говоря себе что-то вполголоса. Наткнулась взглядом на ревевшую беззвучно Ксюшку.
– Ты вот что, слезами не поможешь, - сама плача, обратилась она к ней уже с порога, - ты побудь тут с Алешей. А я в больницу должна ехать. Ладно?
И выскочила на улицу.
Ударил морозец, и пока она добралась до приемного покоя на Большой Калужской, она изрядно продрогла. В травматологическом отделении было жарко и Маша как-то вдруг обмякла, от больничных запахов с непривычки слегка тошнило. В ожидании дежурного врача она села на лавку в коридоре и напряженно смотрела на двери ординаторской. Боже, как тяжело, как бесконечно долго может тянуться время. Минута. Две. Три. "Пытка временем, подумала Маша.
– И как это Святая Инквизиция не додумалась до такого!" Подошел доктор, маленький, щупленький, седенький. Устало потер совсем детскими пальчиками виски, так же устало сказал:
– Ранение не летальное, не задеты внутренние органы, не задета кость. Главная беда - он потерял очень много крови.
Помолчал. Вновь потер виски.
– Вы можете пройти к нему в палату. Правда, он пока еще без сознания. Но все необходимое и возможное сделано и я уверен - молодой, сильный организм выкарабкается.
Он провел ее вместе с сестрой к палате, открыл дверь. Заметил, обращаясь скорее к сестре: - Да, повезло. Один в четырехместной. Ненадолго. Седьмого и восьмого будет Содом и Гоморра. Койки рядами будут стоять во всех коридорах. Воистину, никто так красочно и душевно, как мы, не умеет справлять праздники.
Маша дождалась, пока доктор и сестра выйдут, и опустилась у изголовья койки, на которой лежал Иван, на колени. Она осторожно целовала его губы, глаза, лоб, щеки и поцелуи эти были легки, как слабое дуновение теплого ветерка. От лица пышело жаром и ей показалось, что оно удлинилось. Русые волосы, обычно зачесанные назад, были почему-то разделены пробором и от этого голова была словно чужая. Она провела по ним рукой, смешала их и тут же услышала его голос. Он тоже был поначалу незнакомый, надтреснутый и лишь мягкий южный выговор делал его узнаваемым: