Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
7 ноября, Красная площадь, Москва. Нина достала нам с Алешей гостевой билет. Я думаю, Алешка не спал всю ночь накануне. В пять утра он уже был одет и поминутно смотрел на часы. На трибунах праздничное возбуждение. Все республики, все города и веси, все страны, все расы, все цвета кожи. Много детей. Иностранные послы, военные атташе - на отдельной трибуне. У них свой интерес, своя миссия, свои задачи. Записывают что-то в блокноты, щелкают фотоаппаратами. Все наэлектризованы до предела. И вот словно огромной силы разряд проходит через толпу. И я, и Алеша, и все вокруг поворачиваемся к мавзолею и машем руками и платками, кричим что-то радостное. С его правого крыла нам приветственно улыбается Сталин. Алешка замер от счастья. Это ощущение счастья длилось у него весь парад, всю демонстрацию, весь день. Глядя на него, я поняла - к счастью нельзя привыкнуть и от счастья нельзя устать. Его просто не может быть слишком много.
О чем не написала Маша Ивану
В промозглый осенний вечер раздался долгий дверной звонок. "Кто там?" - громко, строго спросила Соня. Спросила так, как учила хозяйка. И впрямь - мало ли мазуриков шляется по Москве, готовых поживиться чужим добром. "Краснофлотец Тарас Несмиятенко", - прогудел за дверью радостный бас. "Батьки мiи рiднии!
– вскричала Соня, побежала в гостиную, где сидела за книгами и тетрадями Маша, указывая руками в сторону двери.
– Це ж мiй двоюрiдний брат!" Вернулась в кухню, с тревогою в голосе произнесла: "Навiщо при?хав" "Вiдпустка!"
– Отпуск! Отпуск!
– теперь радостно возвестила она и наконец отворила дверь. И вошел завидно скроенный м?лодец, пригнулся, чтобы не удариться о притолоку лбом, осторожно поставил на пол самодельный фанерный чемоданчик. Смахнул ладонью капли дождя с забронзовелого от ветров лица, снял бескозырку с надписью "Балтфлот" на ленте. "Здоровеньки булы, сестренка!" "Добранiч, братику!" Соня повисла на шее Тараса, уткнулась лицом в его бушлат, мешая слезы радости с каплями дождя.
– Вот ты какой!
– Маша изучала его глаза ("Да, верно, синие, как море"), усы ("И усы золотистые, как спелая пшеница"), подбородок ("Надо же, и вправду с двумя ямками").
– Да вот такой, - смущенно отведя глаза в сторону, Тарас мягко высвободился из объятий Сони.
– Сестра много о вас рассказывала, - объяснила Маша свое восклицание. Пока Соня разделывала селедку, разогревала щи и жаркое, Маша тут же, в кухне расспрашивала его о флотском житье-бытье. Тарас стеснялся молодой, красивой женщины ("Какая прическа, какое платье, какое лицо - словно сошла вдруг с обложки столичного журнала какая артистка!"), которую видел впервые, аромат ее духов был сладкий, дурманящий. Ведь он искренне полагал, что кроме "Красной Москвы" и "Тройного" ничего не существует, а тут было что-то необъяснимо волшебное. И ее взгляд - настойчивый, заинтересованный непонятно тревожил его. Всякий раз, когда он подымал на нее глаза, он внутренне вздрагивал, задерживал на секунду-другую дыхание. В их гарнизоне недалеко от Ленинграда, конечно же были женщины - жены, дочери, сестры командного состава, и с некоторыми из них он иногда общался, особенно в художественной самодеятельности, но таких ослепительно обворожительных видел только в кино. И на все ее вопросы отвечал: "Гарно". "Как служится?" "Гарно". "Как относятся к вам командиры?" "Гарно". "Как отдыхают краснофлотцы вечерами?" "Гарно". И лишь когда Маша спросила о качестве питания, прошедший через весь ужас украинского голода Тарас, широко улыбнувшись, весело и громко пробасил: "Дюже гарно!"
На следующий день был выходной, и Маша предложила: "Ваш билет на Киев закомпостирован на послезавтра, Тарас. Завтра Соня, Алеша и я покажем вам Москву. Идет?" И, дождавшись очередного "Гарно" с добавлением "З метрополитеном", ушла в спальню, оставив брата и сестру обсуждать последние новости, полученные ими с Украины. Снов она никогда не видела, но в ту ночь ей приснилась сцена казни из фильма "Мы из Кронштадта". Несколько раз она просыпалась, а, вновь заснув, видела все то же: холодные волны Балтики, высокий, песчаный обрыв, глаза юнги и матрос, тщетно обращающийся к белякам: "Не трожьте ребенка, ироды!"
Москва уже наряжалась к празднику, хорошела. У людей чувствовалось приподнятое настроение, спешка прохожих была пронизана радостной суетой, то и дело слышались шутки, смех. Все виденное и слышанное производило особенно глубокое впечатление на Тараса и Соню. "Гастроном" в Охотном ряду, магазины "Елисеевский", "Сыр" и "Рыба" на Тверской невиданным доселе богатством ассортимента повергли девушку в изумление. Раньше она одна дальше скромного продуктового и мясной лавки на Пятницкой и Зацепского рынка выбираться не отваживалась. Тараса и Алешу привели в восторг скульптурные фигуры на станции метро "Площадь Революции". Особенно долго они рассматривали бронзового матроса.
– Живой, совсем живой!
– восхищался Тарас и раза три возвращался к полюбившейся ему скульптуре. Часам к двум, изрядно подустав, они подъехали на трамвае из центра к Серпуховской площади и зашли в Торгсин. К празднику Маша получила от Ивана сто долларов и решила шикануть - а, живем однова! Взяли несколько сортов колбасы (Алеша: "И мою любимую ливерную!"), сыра (Маша: "И мой любимый рокфор!"), рыбы (семги и осетрины), тамбовской ветчины, конфет ("Мишка", трюфели и набор "Олень") и торт, бутылку Московской водки и бутыль венгерского токайского.
В четвертом часу сели за стол, накрытый любовно и безупречно: голубая с серебряным орнаментом и бахромой скатерть; белоснежные с украинской разноцветной вышивкой салфетки; ложки, вилки, ножи, тарелки, рюмки, бокалы - все, купленное комплектом в нью-йоркском универмаге "Macy" и полученное в прошлом месяце. Тонко нарезанные, аппетитно разложенные закуски долго держали на себе однажды пойманный взгляд.
– Какая милая симфония запахов!
– Маша, поочередно наклонившись над рыбой, мясом, фруктами, зажмурилась, прицокнула языком. Села во главе стола, по правую руку Тарас, по левую Алеша, Соня - напротив.
– Вы наливайте, Тарас, - скомандовала Маша.
– Себе водку, Соне токай, Алеше крюшон.
– А вам?
– откупоривая бутылки, тихо спросил Тарас.
– А, я продрогла, и устала, и вообще - выпью рюмку водки. И выпьем мы вот за что.
– На мгновение она задумалась. Тряхнула головой, подняла рюмку: - За годовщину нашей великой революции мы будем пить через несколько дней. Сегодня давайте скажем доброе слово о тех, кто ее отстоял и защитил о нашей армии и флоте. Тем более, что за нашим столом - представитель легендарного Балтфлота. И сегодня он здесь потому, что получил отпуск за отличную службу. Будьте счастливы, Тарас.
Все чокнулись - Алеша радостно, лихо, Соня - со слезами благодарности и гордости, Маша - серьезно, почти строго.
Ели споро, дружно. Второго - тефтели с томатно-чесночным соусом Алеша потребовал добавки. Тарас вновь наполнил рюмки.
– Мам, а мне можно пива?
– вдруг протянул Алеша.
– Чтооо?!
– возмутилась Маша. Взяв себя в руки, ровно продолжила: Во-первых, где ты увидел пиво? Однако, суть не в этом. До восемнадцати лет - ни папирос, ни спиртного. А там, я думаю, сам будешь достаточно умным, чтобы собственными руками не укорачивать свою жизнь.