Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
– Инесса, - словно очнувшись от транса, удивленно произнес Никита. Обычно партийцы даже шепотом боялись признать, что у вождя Октября была любовница.
– Да, - продолжал Сталин, - точнее Елизавета Федоровна. Достойный товарищ... Странно - любовь, за редчайшим исключением, быстротечна. Как и жизнь. Нет ничего вечного, кроме самой вечности. Категория, не имеющая ни начала, ни конца, состоит из конкретных компонентов. Парадокс. Эти мысли пришли сегодня, когда я сидел у могилы Нади, и не отпускают меня до сих пор... Без нее пусто. А ведь болтают, будто это я ее застрелил. Ведь болтают?
– он впился исступленно-подозрительным взглядом в глаза Хрущева.
– Что вы, что вы!
– задохнулся от страха тот.
– Кто посмеет...
– Смеют, знаю, - Сталин налил себе одного твиши, долго пил мелкими глотками, закрыв глаза.
Без стука, неслышно вошел Поскребышев, положил на стол папку с бумагами, забрал уже отработанные документы.
– Завтра дайте мне справку об этой американской корреспондентке Элис, - генсек скользнул взглядом по секретарю.
– Она здесь, товарищ Сталин, - Поскребышев указал на только что принесенную папку.
– Хорошо, - Сталин дождался, пока за ним закрылась дверь.
– Вернемся к пьесе не нашего драматурга. Что вы о ней скажете теперь?
– Антисоветская пьеса, товарищ Сталин, - уверенно проговорил Хрущев.
– Это верно. Но она приносит больше пользы, чем вреда.
– И украинцы показаны в ней, как бандиты, - упрямо продолжал Никита.
– Русские хоть и враги, но враги красивые, интеллигентые.
– Это мне всё говорили украинские писатели, когда мы с ними встречались. Бандиты? Да, бандиты. Это же петлюровцы! При чем здесь великодержавный русский национализм?! Талантливая пьеса - Булгаков здорово берет! Против шерсти берет! Это мне нравится! И игра актеров - какая игра! Как хорошо играет Алексея Хмелев. Мне даже снятся его черные усики. Забыть не могу.
Наступила долгая пауза. Сталин встал, через дверь, скрытую в книжном шкафу, прошел в комнату отдыха. Никита посмотрел на часы, была без десяти минут полночь. Появился Сталин - френч застегнут, прическа как на всех официальных фото.
– Помогите мне убрать это все отсюда, - он кивнул на столик, махнул рукой в сторону комнаты отдыха.
– Через пять минут я принимаю делегацию финских и шведских рабочих. И вот что: посмотрите еще и еще раз "Дни Турбиных". Попытайтесь проникнуться эстетикой пьесы, понять, как понимаю ее я.
Никита улыбнулся, щелкнул каблуками. Подумал: "Чертова белогвардейщина! И ведь на ней можно запросто шею сломать. На пьеске. Нет, шалишь, лопну, но уразумею!"
ОРЛЫ ЛЕТАЮТ ВЫСОКО
Внимательно просмотрев досье на Элис (которое включало: биографическую справку, переводы всех ее статей и заметок о России, резюме телефонных разговоров, рапорты о наружном наблюдении и, разумеется, отчеты Сергея о его встречах с ней), Сталин вызвал начальника своей личной разведки и контрразведки Аслана Ходжаева.
– Этот Сергей, - дождавшись, когда Аслан завершит знакомство с бумагами, Сталин оторвался от писания чего-то в большом настольном блокноте, - ты не смотрел его на предмет работы у тебя?
– Больше того, дважды говорил с Берзиным, - Аслан, вздохнув, положил досье на стол.
– Для него, как и для всех других, я занимаюсь кавказскими делами. "Зачем тебе этот парень?
– смеется он каждый раз.
– Он русский, ну, ладно, немножко и украинец. В кавказских хитросплетениях ни уха ни рыла не смыслит. Факт? Факт". Вот и весь его сказ.
Сталин неспешно поднял телефонную трубку, но, подумав, положил ее на рычаг.
– Уверен, этот Сергей подготовил американскую корреспондентку... Элис. Переданные ею вопросы именно те, на которые мы сегодня - и именно сегодня!
– хотели бы дать ответы Западу.
– Да, Берзин предварительно отработал их с Поскребышевым. Знаешь, Коба, мне бы этот парень, Сергей, во как пришелся бы кстати.
– Молодец Берзин, - словно не слыша того, что говорил Ходжаев, произнес Сталин.
– Усвоил древнюю как мир азбуку успеха - точный подбор и расстановка исполнителей.
Внимательно посмотрел на Ходжаева. Подумал: "Подобрал. Расставил. Затем у мудреца-руководителя вьется кнут и пляшет пряник. А глупец сюсюкает и отпускает вожжи". Прищурил один глаз:
– Не переживай, Аслан. Берзин будет разговор со мной иметь. Тебе обязательно надо верного человека в Америку послать. Ни ты, ни досье, которое Берзин и Ежов на эту корреспондентку составили, не обладают одной важной деталью - ее отчим, издатель газеты, которую она представляет, уже получил, пока строго конфиденциально, предложение от штаба республиканцев баллотироваться в вице-президенты США. Губернатор Канзаса Альфред Лэндон и глава "Чикаго дейли ньюс" Фрэнк Нокс - вот такой тандем от партии Слона.
Внешне Ходжаев оставался бесстрастным. Однако, информация - да еще такая важная!
– была получена вождем (пусть они были побратимами, пусть когда-то спасли друг другу жизнь) не от него, главы личной разведки и контрразведки Генсека, а из какого-то неведомого ему источника. И это больно его задело. Ему было бы во много раз больнее, если бы он узнал, что накануне в этом кабинете по тайному зову Ворошилова побывал Сергей и лично сообщил вождю новости, полученные Элис из дома через доверенного человека отчима, политического советника американского посольства в Москве. Сталин, будучи сам кавказцем, понимал, что сейчас творится в душе Аслана, и это его забавляло. "Хоть мы и друзья, но то, что подвластно Юпитеру..." Снисходительно усмехнулся, сказал, пряча усмешку в усы:
– С Берзиным я поговорю, завтра же.
Оставшись один, Сталин продиктовал по внутреннему телефону несколько поручений Поскребышеву и раскрыл папку ждавших его подписи бумаг, но вскоре отложил ее в сторону. Мысли уводили его в прошлое, в начало века, на Кавказ. Оттуда победное будущее казалось сплошным розовым туманом. Никакой конкретики, проблем, забот. Бесконечное всеобщее счастье. "Счастье... Это что - когда всего вдоволь? Когда ничем не ограниченная свобода? Когда каждый индивидуум достигает абсолютного совершенства, максимального развития своих способностей, заложенных природой? Человек не может обрести все это сам. Ему помогает либо Бог, либо дьявол. Мы хотим, чтобы это было государство. В какой же ипостаси выступает оно - Бога или дьявола? Раньше меня никогда не занимал этот вопрос. Вопроса не было. Теперь он преследует меня неотступно. Мать лелеет и пестует свое дитя, и до морщин и седин оно остается для нее младым чадом. Это ли не идеал для отношений государства и гражданина? Или правы эти разухабистые одесские пересмешники: "Дело спасения утопающих есть дело рук самих утопающих"? Тогда грош цена всем нашим социальным утопиям..."