Подари себе рай (Действо 3)
Шрифт:
– Давай прощаться, - он крепко обнял Сергея, - время. Не то пойдешь со мной до самого Ленинграда.
– И с какой великой охотой пошел бы! Эх, Ваня, дома и солома едома. Ну, до побачення! Привет Никите. Об "Обворожительном" не беспокойся, буду лелеять и беречь его как... как Элис.
Из письма Ивана Сергею.
Январь. Вопреки опасениям, таможня вовсе не свирепствовала. Довольно пожилой джентльмен (другого слова и не найти) доброжелательно меня принял. "Мол, диппаспорт - он и в Африке диппаспорт. Проходите, дорогой товарищ". Я было уже и прошел. Да надо же такому случиться - с ежедневным обходом объявляется начальник таможни. Этот, прямо скажем, не совсем джентльмен. Но все-таки - выслушал, что дипломат, заметил при сем: - "Это он там, за кордоном дипломат, в СССР все граждане равны". Все же согласился: "Проходите без досмотра". А тут один молоденький помощничек шепчет ему что-то и начальник задает мне вопрос: "Пластинки есть?" Есть, говорю. "Какие?" Всякие - Карузо, Джильи, Гобби, целые оперы в исполнении труппы театра "Ла Скала". "А наших исполнителей?" Шаляпин, Вертинский. "Вот, пожалуйста, будем устраивать рекламу господину народному артисту и салонному певцу - холую белогвардейщины. Этих пластинок много?" Ставлю на стойку два чемоданчика специально для пластинок. Помнишь, мы были с тобой в ресторане "Медведь"? Вертинский весь вечер пел. А на следующий день мы купили на Бродвее по комплекту всех его вещей, больше ста пластинок. Так вот - у меня этого комплекта больше нет. Все пластинки перебил при мне лично начальник таможни. "Закрытое постановление ЦК, понимаете? Приравнивается к печатной контрреволюции!" И Шаляпина всего грохнули. Но в вещах и книгах не рылись, и то хорошо.
С работой получилось так. Когда я приехал, Надежда Константиновна хворала. Отчитывался я сначала в Наркомпросе. Крупской не было и никто мне там никаких предложений не делал. Потом с отчетом меня вызвали на коллегию Наркоминдела. Сразу же после заседания приглашает начальник кадров и говорит: "Пойдете в аппарат?" Говорю - я не карьерный дипломат. "Вы нам подходите. Наркомат наполовину пустой. Завтра приступаете к работе. Пока и.о." И.о.
– чего? "Зав третьим западным отделом. С руководством согласовано". Приступил. В отделе три человека. Это со мной. А должно быть шестнадцать. Чувствуешь, каково? Проходит три месяца. Сижу как-то вечером, работы - прорва, прихожу ни свет, ни заря, ухожу заполночь. Звонок. Слушаю. "Ванечка, где ты? Как ты? Куда тебя занесло?" Надежда Константиновна! Лечу к ней, сидим часа три, рассказываю про свои одиссеи. На следующий день привожу ей свои наметки построения храма просвещения - Академии Педагогических Наук. "Ванечка, да какой же из тебя чиновник наркомата? Ты же прирожденный педагог, учитель, просвещенец!" И вот я только что назначен директором Московского педагогического института. С Надеждой Константиновной встречаюсь каждую неделю. Идея Академии захватила ее всецело. Пока держим все в тайне. План грандиозен, но его могут запросто угробить, если преждевременно обнародовать. Пока идея все еще во чреве разработки и противники, завистники, злопыхатели - разные, всякие - могут похоронить не родившееся дитя. Теперь, Серега, терпение и труд!
В институте приняли меня с интересом. С одной стороны, и ты это знаешь, моя уважительность (не показная, всамделишная) к любому труду уборщицы и академика, с другой - создание в коллективе атмосферы нетерпимости ко всякого рода подсиживаниям и оговорам из элементарной зависти, стремления сделать карьеру любыми средствами. Ты не представляешь, каким ядовитым цветом разросся этот мерзкий чертополох! Мутный поток анонимок и доносов калечит и топит честных, прекрасных людей, а их авторы благоденствуют в безнаказанности. Я подобрал несколько вопиющих примеров и предложил секретарю парткома провести общее открытое партсобрание. Повестка дня: "Честь и порядочность коммуниста". Я сам выступил докладчиком и прямо зачитал несколько облыжных заявлений и назвал имена авторов. Если скажу, что поднялась буря, значит ничего не скажу. Мне тут же один из обозначенных пакостников приклеил ярлык "американский шпион". Собрание продолжалось более пяти часов. А на следующее утро позвонил первый секретарь МК Щербаков (ты знаешь - он сменил Никиту) и сказал "Молодцы! По партийному поступили, по-сталински. Так держать!" Кстати, после этого собрания многие видные ученые из МГУ и других вузов обратились ко мне с просьбой предоставить им работу в нашем институте. А я исподволь присматриваюсь, прикидываю насколько он сможет быть полигоном будущей академии. Похоже, очень даже сможет...
Да, звонил я дважды в Киев Никите. Говорил оба раза с его помощниками. Был он то на совещании по коневодству в наркомате по сельскому хозяйству, то в Черкассах на пленуме обкома. Обещали доложить. Но пока он не перезвонил.
А семейные дела мои неважнецкие, дружище. То есть, внешне все как будто бы в ажуре - мы с Машей ходим по гостям, принимаем кое-кого у себя (все по ее работе). Бываем в театрах, вот на прошлой неделе в Большом "Кармен" слушали, заказаны билеты на "Хованщину" и "Лебединое". А в "Ударнике" не пропускаем ни одного нового фильма. Алешка вытянулся, почти жених. Мы с ним обязательно раз в неделю здоровье поправляем - ездим в "Сандуны" или "Центральные", паримся, плаваем наперегонки в бассейне. Образцово-показательная семья. Но я же все время думаю о Сильвии. Ночью бываю с Машей, а представляю её, обнимаю её, ласкаю её. И запахи, такие тонкие, такие дурманящие, её запахи меня не отпускают! И ты знаешь, Маша или делает вид (но тогда она очень талантливая актриса, чего я ранее за ней не замечал), или действительно не видит, что со мной творится. Само собой, вездесущие, услужливые доброхоты, скорее всего консул или кто-нибудь с его подачи сообщили ей о моем нью-йоркском адюльтере. Ты знаешь, что она мне сказала в первую ночь, когда я вернулся? "Мне рассказали о твоем французском приключении. Так вот - я не желаю ничего слушать. Ничего не было. Мое отношение к тебе прежнее. Ты мой муж и отец моего ребенка". И по-моему она уже беременна. Невзначай спросила, хочу ли я дочь. А я хочу одного - быть с Сильвией...
Еще одно: ты, конечно, помнишь Соню. Маша мне об этом не писала, но Соня познакомилась с младшим лейтенантом из НКВД и полтора года назад вышла за него замуж. И как в воду канула - в Москве по адресу, который она дала, ее нет и не было. О ее муже сведений никаких в приемной наркомата не дали. А на Украину, сам понимаешь, письмо как пошло, так и пришло назад нераспечатанное - некому его было получать. Ни Сони, ни ее родных.
Теперь у нас новая домработница Матрена Ивановна. Она из-под Ряжска, уехала в Москву во время голода уже как лет семь. Всё это время живет в людях. Вдова. Две дочки, погодки, их ей удалось пристроить в детдом в Александрове, сейчас они заканчивают девятый и десятый классы. Характер у М.И. покладистый, с Машей и Алешкой ладит. Она перенесла в гражданскую войну тиф и теперь глуховата. На этой почве случаются забавные казусы. И если у Сони был мягкий малороссийский говор, то у М.И. сельский рязанский.
Февраль. Письмо не успело к прошлой диппочте, дописываю сейчас. Вчера скончалась Надежда Константиновна Крупская. Это большая утрата для всей страны. Для меня это огромная трагедия. Я потерял доброго старшего друга. И не стало наставника и вдохновителя великой идеи - создания Академии Педнаук. На душе темно, одиноко, жутко. Жизнь удерживает мысль, что где-то далеко-далеко, на другой планете, есть светлое, чистое, бесконечно дорогое существо, для которого я тоже что-то значу. Надеюсь.
О ЧЕМ ПЕЛА СКРИПКА
И к завучу, и к преподавателю русского языка и литературы агенты ФБР сделали несколько подходов. Валентина и в магазины, и в кино, и в Центральный парк ходила одна. Это было вопреки всем инструкциям, но консул и его помощники смотрели на это сквозь пальцы. Однажды в Мэдисон Сквеар Гарден к ней подсел молодой красавчик. В моднейшей тройке, лакированных туфлях, дорогой шляпе он заговорил с ней запросто, без вычурных заходов, как если бы они были знакомы много лет.
– Вы на кого ставите?
– он кивнул в сторону шести рингов, на которых одновременно состязались пары борцов.
– На Смертельного Удава или на Грозного Вампира?
– На Бенгальского Тигра, - улыбнулась она.
– Потерянные деньги, - убежденно заверил он.
– Если фаворит и победит, это будут небольшие деньги. А тут вдруг, в силу каких-нибудь невероятных обстоятельств, явный слабак выйдет в дамки. И в кармане окажется джэк-пот.
– Ваша логика построена на риске, но мне она по душе. Между прочим, меня зовут Винсент.
– Вэл.
В тот же вечер они славно поужинали в богемном клубе "Пять тузов".
– Надо же - русская! Советская! Комиссар Кремля!
– Винсент восхищенно цокал языком, с обожанием пожирал глазами "славянский симпомпончик". Официант - еще "Смирновской" дабл, мне и даме! Еще! Еще!
Валентина умиленно чокалась, по-гусарски лихо "махала" рюмку за рюмкой. Если бы Винсент знал, что во всем ГРУ не было и трех мужиков, которые могли бы перепить "Екатерину Медичи"! На следующее утро она отправила в центр информацию о новом знакомце с его детальным словесным и психологическим портретом. Через три недели она получила из Москвы сообщение: "Винсент Олбейн, "Секундант", он же "Рип Ван Винкль", штатный сотрудник ФБР, специализация - нужные особы прекрасного пола; и указание: контакт продолжать, по-прежнему держать на расстоянии".
Женю прихватили на крючок довольно примитивным, но безотказно работающим способом. Когда он, случайно потеряв своих коллег в толчее большого универмага, вышел с покупками на улицу, чтобы отправиться домой, его остановили двое из службы охраны магазина и предложили предъявить чеки на покупки. Сличив их с содержимым его сумок, охранники "обнаружили" два неоплаченных предмета: изящный, очень дорогой маникюрный набор и золотые запонки, украшенные жемчужинами. Из полицейского участка доведенного до отчаяния жестким допросом Женю вызволил пожилой, седовласый господин. Он сказал, что имеет отношение к прокурорскому надзору и что когда он узнал, что преподаватель советской школы обвиняется в банальном магазинном воровстве, он решил прийти на помощь. Им руководят симпатии к Стране Советов и он попытается замять это дело. Жене лучше никому не рассказывать о случившемся. Андерс Андерсон (так назвался добросердечный прокурор) сам свяжется с Женей и сообщит ему об исходе инцидента. И дней через десять он связался. Женя и преподавательница математики с двумя старшими классами выехали в музей Метрополитан. Там, ближе к концу экскурсии, с ним и столкнулся нос к носу Андерсон. Разговор был короткий, любезный: дело улажено, надо бы встретиться и отметить благополучный финал. Из дальнейшего развития знакомства постепенно вырисовывался контур взаимоотношений в будущем, в известной мере схожий с предложенным и Валентине: загранкомандировка скоро завершается и есть желание, надеемся - обоюдное, продолжить добрые связи в России; мы были вам полезны здесь, будем полезны и там. Женя, поколебавшись один день после случая в магазине, рассказал обо всем и директору, и консулу. Раздувать кадило, по зрелому размышлению, не стали. Ограничились очередным совещанием во всех посольских учреждениях, на котором, не называя фамилий, рассказали о возможных провокациях и о том, что попытки таковых уже имели место.