Подари себе рай
Шрифт:
— О, многое, очень многое! — Сильвия вновь заулыбалась. — Ницше хвастал, что он один из немногих философов, кто одновременно является и психологом.
— Это ты точно отметила. Интересно, что по Ницше «воля к власти» — это не только стремление подавить оппонента физически. Это и желание победить свои собственные, бушующие в нас страсти. Он считал, что самоконтроль, которым обладают аскеты-отшельники, является более высокой формой силы, чем физическое подавление слабого.
— Кстати, так называемый ницшеанский супермен есть не кто иной, как объятый страстями индивидуум, который
— Еще мне нравится вот что: «Человек должен настолько любить свою собственную жизнь, чтобы быть готовым прожить ее вновь и вновь со всеми ее радостями и страданиями». Я понимаю это не как слепой фатализм, а как напутствие прожить жизнь с минимальным процентом ошибок.
— Ты знаешь, у Ницше есть кое-что и о тебе, и обо мне. — Сильвия лукаво улыбнулась, достала из саквояжа книгу в твердом малиновой переплете. Раскрыла ее на одной из закладок. — Вот обо мне: «Человека наказывают, как правило, его собственные добродетели».
— А обо мне?
— Вот и о тебе: «Какое несправедливое ущемление прав человека — умным людям не прощают и малейших безрассудств».
— Что это за книга?
— «По ту сторону добра и зла».
— Так там, насколько мне помнится, есть и о нас обоих вместе.
Он взял книгу, долго ее листал и, когда со вздохом уже готов был вернуть Сильвии, просияв, воскликнул:
— Вот! «Внебрачное сожительство, завершающееся женитьбой, может быть тем самым лишь коррумпировано».
— Гениально — «коррумпированное сожительство»!
Поездка в Йеллоустон совершалась во время летних каникул. Отпуск Ивану не дали (не давали его многим сотрудникам посольства, путешествие на пароходе домой и назад было слишком дорого), и они с Сильвией решили воочию увидеть одно из удивительных природных чудес Америки.
— Ура! — то и дело кричала Сильвия, изучая брошюрки туристических агентств. — Мы обнимемся с гризли, поиграем в салочки с лосями и прокатимся верхом на бизонах! Послушай, Ванечка: в Йеллоустонском парке самое большое во всем мире скопление гейзеров и горячих источников, их тысячи!
— А пруды танцующей грязи! А тучи пернатых! Там можно с рук кормить лысых орлов! — в тон ей отвечал Иван. — Белые пеликаны расхаживают прямо в толпах туристов, и лебеди-трубачи исполняют по заказу самые популярные блюзы Нового Орлеана! — И уже серьезно добавлял: — Наш коттедж расположен недалеко от Большого фонтанного гейзера, который выбрасывает кипящую водяную струю на высоту до шестидесяти метров! Рядом и Большой каньон, и водопады, и вечнозеленые леса. На заре будем наблюдать, как свирепый кугуар мирно шествует с пугливым оленем и упрямым толсторогом на водопой; днем — ловить форель и хариуса; вечером при свете костра — слушать из уст индейского вождя старинные легенды.
Чарующая экзотика захватила Ивана и Сильвию после того, как в Шайене они сошли с поезда и автобус умчал их в горы. Казалось, ровное, монотонное плато будет тянуться бесконечно. И вдруг справа, почти на самом горизонте возникли снежные шапки далеких вершин. Они то слепили алмазным блеском снегов, то открывали голубые прожилки льда, то вспыхивали желто-фиолетовыми пятнами голых скал. Пассажиры автобуса, почти сплошь туристы, не скупились на восторженные возгласы: «Бесподобно!», «Потрясающе!». Организованной группы туристов не оказалось, и потому роль добровольного гида взял на себя уже бывавший в этих местах пожилой бодрячок в костюме заправского скалолаза с альпенштоком и рулоном страховочной веревки.
— Скоро появится пик Орла, — сообщал он, модулируя голос почти профессионально. — Это высшая точка в горной гряде Абсарока, одиннадцать тысяч триста пятьдесят три фута. Весь парк занимает северо-западный угол штата Вайоминг и частично простирается в Монтану и Айдахо. Территория его — девятьсот тысяч гектаров. Ландшафт сформировался шестьдесят тысяч лет назад в результате вулканической деятельности. Парк создан решением федерального правительства в семьдесят втором году. К вашим услугам дороги… тропы… стоянки… кемпинги…
Когда добрались до места, уже смеркалось.
— Я совсем опьянела! Здесь такой воздух — дышишь, словно живительную влагу пьешь. — Сильвия широко развела руки и запрокинула голову, глядя на редкие звезды. Иван молча любовался ею. Они сидели в легких креслах на терраске своего коттеджа, которая нависла над кромкой озера, покоясь на бетонных столбах. В слабых отсветах невидимой еще луны таинственно шептались волны. У Ивана защемило сердце — не за горами то время, когда он сможет увидеть ее, такую желанную, такую близкую, лишь во сне,
— Ты, Ванечка, сейчас подумал о чем-то печальном. — Она протянула руку, коснулась пальцами его щеки. Он вздрогнул — уже который раз она вот так запросто, без какого-то напряжения вдруг читала его мысли, угадывала настроение. — А я так люблю, когда ты веселый.
Последнюю фразу она произнесла как-то жалобно.
— Постоянно весел бывает либо безумный, либо дурак, — пошутил Иван, но шутка вышла фальшивая.
— Не хочешь говорить — не надо, — без упрека, напротив, успокаивающе произнесла она. — Я тебя и так чувствую. И знаю — одна я могу помочь тебе.
— В чем?
— Этого я пока не знаю. Знаю лишь, что помогу. И у тебя все будет хорошо.
— У нас, у нас! — воскликнул Иван горячо. Слишком горячо. Сильвия мягко коснулась пальцами его губ, встала.
— Пойдем в ресторан, милый. Наш автобусный гид говорил, что там готовят бесподобную форель на вертеле.
Форель действительно была хороша, подбор вин поражал изысканностью: и настроение Ивана и Сильвии внешне улучшилось. Тому способствовал негритянский оркестрик с замечательной трубой и виртуозами братьями-чечеточниками. Но потом, во сне Сильвия стонала, несколько раз произнесла одну и ту же фразу по-французски, которую проснувшийся Иван не понял. Впрочем, что могло быть хорошего во фразе, произнесенной резко, упрекающе. Равновесие духа они обрели только утром от конных прогулок. Иван привык к лошадям, полюбил их, когда мальчишкой в деревне пропадал летом в «ночном». А где так лихо научилась справляться и ладить с вороными и гнедыми Сильвия?