Подари себе рай

Бенюх Олег

На вечеринке было всего семь человек: Эйнштейн с падчерицей от второго брака (свою любимую жену Эльзу он недавно похоронил в Принстоне), Элис с Сергеем, многолетняя подруга старого холостяка Джаспера Глория, его брат Ланс и, наконец, сам виновник торжества. Когда «Обворожительный» подкатил к домику, который арендовал Джаспер, там уже были припаркованы две машины. Хозяин встретил Сергея и Элис на крыльце. Улыбчивый, застенчивый, с мощными линзами очков на орлином носу, он обнял Элис, пожал руку Сергею, провел их в гостиную. Стоял теплый, светлый, летний вечер, но окна были зашторены, и в заставленной разностильной мебелью комнате был полумрак. В кресле спиной к кабинетному роялю

полулежал человек. Вытянув ноги, скрестив руки на груди, он то ли дремал, то ли пребывал в глубокой задумчивости. При появлении Элис и Сергея он выпрямился, открыл глаза. Джаспер включил редкий в провинциальных домах верхний свет, человек встал и сказал как-то особенно по-домашнему, ласково: «Добрый вечер». Сергей почувствовал, как по всему его телу пробежала горячая волна, когда он встретился взглядом с глазами человека. «Какие добрые, какие понимающие глаза! — подумал он. — Вот так же, точно так же смотрел на меня Григорий Иванович Петровский, когда я мальчишкой-несмышленышем получал его отеческое благословение». Эйнштейн обнял Элис, дважды прикоснулся губами к ее щекам: «Еще бы мне вас не помнить, деточка! Вы же автор одного из самых интеллектуальных и чистых интервью, взятых у меня в этой стране». И, повернувшись к Сергею, крепко пожал ему руку.

— Вы из России? Рад очень. Вы там осуществляете грандиозный социальный эксперимент. Покончить с нищетой — прекрасная мечта! Но главное при этом — обеспечить свободу. Джаспер говорил мне, что вы, как и Элис, газетчик. Надеюсь, вы не будете меня интервьюировать? Хорошо, очень хорошо. Я устал — от работы, от дум. Так славно просто отдохнуть, помузицировать, побеседовать без опаски, что твои слова начнут полоскать на страницах газет.

Застолье было добрым, уютным. Эйнштейн с подкупающей старомодной галантностью ухаживал за Элис и Глорией, которые сидели по правую и левую руку от него.

Джаспер рассказывал забавные истории из жизни известных постоянных и приглашенных членов Института специальных исследований. Эйнштейн, добродушно посмеиваясь, разбавлял эти истории комментариями, которые давали взгляд на события со стороны. Падчерица Эйнштейна, жгучая брюнетка с прелестным профилем, молчавшая весь ужин, вдруг спросила Сергея: «Как сегодня живет простой человек в России? И что стало с теми, кто раньше находился за воспретительной чертой оседлости?» Сергею частенько приходилось выступать перед американской студенческой аудиторией, и подобные вопросы были одними из наиболее часто задававшихся. Он и теперь отвечать стал внушительно, привычно перемежая устоявшиеся политические клише пропагандистски выигрышными цифрами. И вдруг осекся. «Эх, не так надо здесь, в присутствии этого великого человеческого Разума, говорить, не так и не то», — чувствуя внутренний дискомфорт, даже стыд, подумал Сергей.

— Это мы уже слышали, — прикрыв ладонью зевоту, сообщила самым невинным голосом Глория.

— Ты не права, — довольно резко заметил Ланс. — Мне интересно. Не из наших бульварных херстовских листков, а из уст живого русского, оттуда.

— И мне интересно, — поддержала его падчерица. Подумала, глядя с явной симпатией на милягу-русского: «По-ро-дис-тый!» Добавила вдохновляюще: — О-о-очень!

Элис бросила на нее уничтожительный взгляд: «Что — понравился?! На чужой каравай рот не разевай, милашка. Хорошая русская пословица. Jesus Christ, я уже думать начинаю по-русски». Посмотрела пытливо на Сергея — не положил ли он сам глаз на смазливую семитку. Вроде бы нет.

Эйнштейн задумчиво произнес:

— Я рад тому, что услышал сегодня. Невероятно, но это так: громадная Россия сегодня — страна атеистов. — Помолчав, продолжил: — Я ведь сам не принадлежу ни к какой ортодоксальной религии. Но в душе я глубоко религиозный человек. Конечно, личный Бог как высшее существо, как организующее начало во Вселенной — понятие весьма специфическое.

— Значит, все, что творится в ней, происходит случайно, хаотично? — не удержался от вопроса Сергей и сам испугался сказанного.

— Вот великолепный вопрос! — Эйнштейн впервые с явным интересом разглядывал русского. — Отвечаю — ни в коем случае! Вселенная есть воплощение абсолютного закона и порядка. По моему мнению, Бог может быть премудрым, но Он не воинственный.

Все молчали, осмысливая сказанное. Эйнштейн пригладил рукой густые, седые волосы, и когда вновь заговорил, лицо его было обращено к Джасперу: «Я не хожу ни в синагогу, ни в церковь, ни в кирху. Но у меня, как и у любого другого в этой стране, есть выбор. Не понимаю, как можно лишить человека выбора?»

Сергей напрягся. Заговорила Элис:

— Я была в нескольких русских церквах, видела сотни молящихся. Правда, большая часть прихожан — женщины и старики. Но была и молодежь. Кстати, я брала интервью у советского вождя Джозефа Сталина.

Теперь Эйнштейн с интересом смотрел на Элис.

— Читали. Восхищались! — громко, как на митинге, произнес Джаспер.

Благодарно ему кивнув, Элис продолжала:

— Готовясь ко встрече с русским диктатором, — она посмотрела при этих словах на Сергея, но он никак не отреагировал, — я была заинтригована одной, нет — двумя деталями его биографии. Во-первых, выучился в духовной семинарии, то есть готовился стать священником. И второе — в юности он писал стихи на своем родном языке…

— Кто их в юности не писал! — вздохнула Глория.

— Они были помещены даже в антологии, — бросив на нее недовольный взгляд, продолжала Элис. — Так вот, и о том и о другом я спросила у него во время встречи.

— Что же он ответил? — Эйнштейн с любопытством ждал, что скажет американская приятельница этого совсем не глупого русского. Зашоренного — да, но не глупого.

— Что кроме стихов у него были и другие хобби…

— Бьюсь об заклад, он не знал этого слова, — усмехнулся Ланс.

— Конечно, не знал. У них для выражения того же понятия есть словечко — конек. Так вот, он сказал, что у него был не один конек, но победила политика. И он ушел в нее из своей семинарии. При этом заметил, оговорив: «Не для печати», что хотя официально Россия — атеистическая страна, верующих там, по неофициальной, но достоверной статистике, более ста десяти миллионов. И что истинная вера дремлет в сердце каждого русского до стечения чрезвычайных обстоятельств. А затем привел русскую пословицу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится».

— Я так понимаю его слова, — Эйнштейн встал, прошелся по комнате, — что гром — это война. И Гитлер, и Муссолини усиленно тащат планету к кровавой бездне. Наши коллеги и в Германии, и в Италии работают над созданием сверхмощного оружия.

— А мы? Я хочу сказать — Америка? — Ланс сказал это сердито, словно укоряя кого-то за бездействие.

— Американцы живут иллюзией, что их надежно защищают от возможных военных бед океаны. Но это роковая ошибка! — Эйнштейн взял из рук падчерицы бокал, который она заботливо наполнила для него гранатовым шербетом. — Я собираюсь вскоре обратиться с письмом к президенту Рузвельту, в котором хочу объяснить ему условия, при которых возможно создать атомную бомбу. Средства, и средства немалые, для проведения научных изысканий в области ядерной энергии должна выделять администрация США. Нацисты не должны взять верх в споре — быть миру свободным или обращенным в рабство.