Подарок для злодея

Нехищная Алена

Поселить в своем столичном особняке, где в последние годы он бывал куда чаще, чем в родовом поместье... Слухи поползут, прежде чем драконыш перестанет помещаться в доме. Придет торжественная делегация с требованием умертвить чудовище, пока оно не стало слишком огромно. Риакрран, разумеется, откажется. Повздыхав, проведя несколько тайных совещаний, Совет Магов сочтет дракона достойным поводом умертвить заодно и василиска. Ведь для чего нужно чудовищу еще одно чудовище, если не для свержения законной власти, или прочих злодеяний?

И начнется война...

Не этого ли он хотел?

Риакрран качнул головой. Новое сражение один на один со всем миром — нет. Устал. Перегорели азарт

и ненависть юности. К тому же с годами он понял, что делать больно одним влиятельным людям можно гораздо эффективнее, если заручиться поддержкой других влиятельных людей. До тех, других, очередь позже доберется. И среди относительного затишья можно уделить время другим занятиям, не менее увлекательным, чем месть — науке, например.

А вот из его родового поместья ни у лишних слухов, ни у их излишне пронырливых разносчиков шансов выбраться живыми — ни малейших. К счастью, остались еще в этом мире места, не замаранные людским присутствием. Драконышу будет простор для роста, а тем временем Риакрран успеет слегка изменить общественное мнение относительно крылатых ящеров, заразить молодых магов мечтой о великой и мудрой расе, уничтоженной не иначе, как по недоразумению...

Драконыш недовольно фыркнул, обжегши облачком колючих искр адмиралову руку и Риакрран опомнился. О чем он думает? Выдрессировать дракона? Это как? Сидеть безвылазно в поместье, играя роль любящей мамочки? В процессе дрессуры получить случайно, не со зла, но спаленный к демонам родной замок? Спустить все имущество на прокорм домашнего питомца? Убедить крылатую тварь, одержимую болью прежних поколений, не жрать людей, или хотя бы делать это тайно?

— Нет-нет, — сказал поспешно адмирал, отступая вглубь комнаты. — Иди-ка ты, малыш... откуда пришел. Ну? Я кому говорю?

Дракон захлопал крыльями, перелетая Риакррану на плечо, ткнулся носом в ухо, шумно нюхая, и, видимо, уловив что-то родное, ящериное в запахе, свернулся вокруг адмираловой шеи причудливым ожерельем. У самого горла Риакррана заполошно стучало крохотное сердце.

— Пошел вон, — повторил адмирал неуверенно, оглядываясь в поисках бывшего владельца подкидыша. Спальня, разумеется, была пуста.

Выкинуть просто на улицу?

Не выживет. Найдут — убьют.

В Лес поглубже?

Во-первых, его кто-то оттуда уже стащил, стащит и второй раз. Во-вторых, Лес, конечно, разумен, но так... весьма относительно разумен. Защищать мелкого от людей сообразит, мяса ему на убивать — вряд ли. А сейчас еще и зима, холодно, Зеленая Душа слабеет... В-третьих, даже если драконыш выживет, однажды он сунется в мир за пределами Леса. Погибнут люди, погибнет и он.

А не все равно ли?

Адмирал грубо содрал драконыша с шеи, да так и замер.

Последний в роду, истребленном людьми. Мелкий, беззащитный, ребенок. Враг всему человечеству. Чешуйчатая башка высовывается из захвата чешуйчатого кулака. Испуганный и одновременно отчаянно-дерзкий взгляд.

— А чтоб ты здох!

Адмирал не мог выбросить дракона. Просто не мог. Анонимный даритель, чем бы Риакрран ему не насолил, был воистину подл, хитер и коварен необычайно.

Но жить ему оставалось недолго, поклялся Риакрран, бросаясь тушить тлеющую кровать.

3

— Несчастье пришло в наш город... — сказала госпожа губернаторша и непонятно было, что она подразумевает: то ли наступление Леса, то ли приезд ар’Мхари Алкадана. Но ее серые близорукие глазки смотрели на Юну с таким выражением, будто случившееся — личная Юнина провинность.

Они сидели в бело-розовом будуаре губернаторши, между ними на чайном столике, среди фарфоровых чашечек и серебряного чайничка, как драгоценный предмет сервиза, стояли туфельки. Юна исподволь, краем

глаза, любовалась собственной работой. Расшитые шелком — красным, коричневым, желтым, черным, голубым — в мелкий восточный узор, кожаный бант на носке — с тем же узором, в его сердцевине — свернутые из тончайшей золотой фольги розы.

— Вечером прием, — добавила губернаторша требовательно, намекающе. — И вы должны будете с этим что-то сделать!

— С чем?

Укоризненный вздох.

— Сегодня вечером самое важное светское событие в нашем городе — мой прием! И на нем, разумеется, будет присутствовать наш гость, адмирал Алкадана!

— Но что же я могу с этим поделать? — изумилась Юна.

Губернаторша выпрямилась во весь свой небольшой рост:

— Мы не можем ударить в грязь лицом перед столь важным гостем! И... перед другими гостями... то есть, экхм... адмирал известен своим... крутым нравом и непредсказуемостью...

— Мерзким характером и любовью причинять людям боль, вы хотите сказать.

У губернаторши начал дергаться в нервном тике левый глаз.

— Я хочу, чтобы этот прием прошел безупречно! — отрезала она. — И ты за это в ответе!

— Но, позвольте, каким образом?

— Ну-ну, передо мною-то ты можешь не прикидываться. Мы обе знаем, что ты обладаешь необычайными способностями! — заявила губернаторша убежденно и подошла к двери, таким образом ставя на сказанном жирную точку — давая понять, что аудиенция закончена.

— Итак, до вечера!

Юне захотелось грязно выругаться ей вслед, теми словами, за которые отец бил по губам. «Необычайные способности!» Если уж госпожа Васкор вбила что-то себе в голову — переубедить ее невозможно. А относительно Юны губернаторше было угодно решить, что дочь башмачника умеет колдовать.

Хотя в глубине души, несмотря ни на что, Юна хранила искреннюю благодарность этой даме.

Отец всегда мечтал о сыне, чтобы передать ему тайны мастерства, да когда и вторая жена родила дочь, с горя начал учить Юну. Девочке скучно было папино грубое ремесло, отец шил неуклюжие, но добротные башмаки таким же, как и он ремесленникам и мелким купцам, изредка — праздничные туфельки небогатым мещаночкам, сколь ноские, столь же и некрасивые. Из остатков материи Юна пыталась сотворить что-то свое и однажды, спустя несколько месяцев работы гордо показала отцу туфельки — зеленые, как трава, на высоких тонких каблучках, на пряжке одной из них сидел изящный тряпичный кузнечик, на другой — вились деревянные веточки с розовыми бутонами. «Туфельки лесной феи» — назвала их Юна. Отец повздыхал, поцокал языком да и отнес в лавку с дорогими тканями по-соседству, куда порою заглядывали и знатные дамы. Через неделю в мастерскую отца пожаловала сама госпожа губернаторша с просьбой сделать такие же, только на размер меньше. Юна чем-то приглянулась госпоже Васкор — губернаторша говорила очень ласково, заплатила щедро и вскоре прислала еще один заказ.

Жена губернатора в их городке слыла законодательницей мод. Все дамы тут же захотели себе туфельки от того же мастера, к ним с отцом выстроилась очередь. «Такое же точно» Юна никогда не шила, каждая пара ее туфелек была непохожа на все остальные. Она даже придумывала каждой свое название, свою историю... Вот только одна беда — суеверная губернаторша зачем-то пустила слух, что туфельки-то непростые. Удачу приносят, еще что-то... Теперь у Юны хотели купить нечто большее, чем просто обувь. Молодые девушки, заливаясь румянцем, шептали ей на ушко имена кавалеров. Почтенные матроны жаловались на радикулит. Графиня Томана желала всегда выигрывать в карты. Юна много раз пыталась объяснить, что колдовать не умеет, но ей никто не верил. Люди всегда считали мавок ведьмами. Проклятая раса...