Подарок крестного
Шрифт:
И Михайла пустил коня вскачь.
ГЛАВА 12
– И тогда стена накренилась и упала прямо на возок, а нянюшка столкнула меня вниз, и я упала и ушиблась…
Настенька пустыми глазами смотрела в стену, говорила равнодушным, очень тихим и спокойным голосом ужасные вещи.
Монахи, толпящиеся вокруг, скорбно качали головами, видя оцепенение девушки и отчаянье Михаила. В одночасье потерял он и мать, и крестного-покровителя – осталась только Настенька…
– Неужто спастись им нельзя было? – спросил он как бы про себя. Настенька
В тот же день Михаил забрал Настеньку из монастыря. Она почти пришла в себя, но была еще странно медлительна и бледна – словно в дреме. Попав в терем, где прошли лучшие дни ее жизни, она не оживилась, не дрогнула, была все так же спокойна и холодна. Михайла чувствовал свою вину перед ней – не удалось ему, как не искал он, найти бренные останки своей матери и ее деда. Растерли в пыль их, смешали с землей, и лишены стали сироты последнего утешения – уронить слезу на могилке…
Горьки стали дни двух сирот, но Михаил чувствовал – не имеет он права всецело предаться горю и оплакивать близких своих. Как же Настенька тогда? Лишится она последней поддержки и совсем замкнется в своей боли. Надо было отвлечь ее и себя, найти поддержку в этом неверном мире, найти какое-то дело, которое помогло бы забыться…
И таким делом стала для Михаила служба государева. Решил он – пока суд да дело, пока восстанавливается поврежденный дом, ехать в Воробьево к государю Иоанну. Сказано – сделано: собрались в одну минуту. Вроде бы и негоже тащить с собой в дальний путь, да ко двору государеву молодую девку-сироту, да не оставлять же ее? Сборы были недолгими, и вскоре Настенька с Михаилом тронулись в путь.
– Мишенька, что за шум? Нехорошо как-то… – робко молвила Настя, когда проезжали мимо кремлевской площади.
– Да когда ж в Москве тихо было… – пробормотал Михаил, но и сам встревожился, привстал и начал вглядываться в затуманенную багровым рассветом даль. По мере приближения неясный, беспокойный гул стал сливаться в слова, в дикие, страшные вопли.
– Глинских! Глинских нам выдайте!
– Княгиня Анна сердца у покойников вынимала, клала в воду и той водой кропила землю, оттого и пожар содеялся!
– Да что говорить – растерзать их как собак бешеных!
Услышав эти вопли, Михаил побледнел. Слава богу, Настенька немногое поняла – как сидела, так и обмерла.
– Беда, Настенька, – тихонько сказал Михаил. – Вовремя мы спохватились уезжать из Москвы. Страшный бунт грядет, – и понукнул лошадей.
Горькие мысли мучили государева постельничего – как же царь Иван покинул своих подданных в такой трудный час, как попустил такой шум великий? Иль не мил ему его добрый, хоть и непутевый народ?
Ехали шагом. То и дело на пути попадались паломники, убогие, спасшиеся из московской геенны огненной, некоторые из них просились Христа ради в возок, но Михаил побаивался сажать – мало ли какие люди ошиваются в эту пору под видом убогих! За себя бы не боялся, да с ним Настенька…
Уже подъезжая
– Куда идешь, отче? – спросил он ласково.
– В Воробьево, юноша, – ответил священник, все так же тихо улыбаясь. – К государю иду, дело к нему имею…
У Михаила снова больно торкнулось сердце. «Уж не подосланный ли какой – погубить государя?» – подумалось ему, и он решил позвать иерея в возок и выведать у него, какое у него дело до государя, и коли дума его верна – предотвратить во что бы то ни стало!
Иерей охотно согласился сесть в возок – видать, намаялся за дорогу, хоть и виду не показывал. Степенно поздоровался с Настенькой – она обратила на нового попутчика столь же мало внимания, как на жаворонка, вспорхнувшего вдали. Вяло поздоровалась и снова уставилась в окно.
– Что это она какая, прости Господи? – тихонько спросил священник у Михаила.
– Сиротами мы с ней остались, – нехотя отвечал Михаил, – вот и мается, никак не отойдет.
– Вот оно как… – покачал головой иерей и вздохнул. – Много, много горя принес нам Иоанн Васильевич по несмыслию своему…
Михаил чуть не подпрыгнул на месте. «Вот – оно! Сейчас будет хаять царя, в подельщики себе уговаривать!»
– … Имею я, недостойный иерей, к нему поручение, – продолжал священник, – было мне виденье в тот день, как огню вспыхнуть – что суд божий прогремел над головой царя легкомысленного и злострастного, что огонь небесный, а не земной испепелил Москву…
В изумлении слушал Михаил слова священника. Даже Настенька с удивлением повернулась к нему.
– Не пустят тебя к царю, – сказал Михаил. – А и пустят по нечаянности – не станет он тебя слушать. Горд наш царь…
– Да что ж делать, – покивал головой иерей. – Сам знаю, что и не пустить могут, и смертью казнить за такие слова. Да только, значит, участь моя такая, а дойти до государя я беспременно должен!
Михаил глядел на него во все глаза и чувствовал – нравится ему этот странный человек, слова его, как мед, вливаются в душу! Нет, не был разбойным человеком этот усталый священник в запыленных одеждах…
– Я тебя проведу к царю, – неожиданно для самого себя сказал Михаил.
Священник пристально посмотрел на него и улыбнулся.
– На том спасибо. Вижу я – душа у тебя чистая, ясная, все равно как вода ключевая. Не бойся, не будешь каяться, коли мне такую услугу сделаешь!
Разговор пошел поживей. Узнал Михаил, что священника зовут отцом Сильвестром, идет он аж из-под самого Новгорода, несет царю божье слово. И сам Михаил много про себя порассказал – почитай что всю жизнь свою, а отец Сильвестр только головой кивал, и глаза его блестели, как слишком яркие звезды на ночном небе.