Подарок крестного
Шрифт:
За разговором и не заметили, как доехали. Возле самого дворца царского одолели Михайлу сомнения – вдруг да не надо попутчика вести к царю? Но Сильвестр, видать, почуял это, положил жесткую руку Михайле на плечо.
– Идем, юноша, – только и сказал.
И они пошли.
Иоанн Васильевич, узнав, что приехал к нему наконец любимец его, обрадовался несказанно. Помнил он твердо, что был Михаил ему лучшим утешителем в горестях и обидах, что всякое движение темной Ивановой души мог он ему растолковать и в нужное русло направить… И удивился
Михайла только поклонился, слова не успел молвить, как отец Сильвестр отодвинул его властной рукой и громко сказал.
– Спасибо тебе, юноша, а теперь дай мне государю с глазу на глаз слово молвить!
От такой дерзости Михаил опешил, аж задохнулся, но тут увидел близко-близко рядом с собой глаза иерея. О, как они странно изменились! Дрожали они, как слишком яркие звезды, но теперь была в них не безответная доброта, а пророческий огонь. Грозно вздымал отец Сильвестр перст к небу и голос его звучал иначе – твердо, гордо, убедительно…
Иоанн Васильевич никому и никогда не позволил бы так говорить в своем присутствии, но и он как-то стушевался – не успел даже слова привета сказать своему любимцу, только махнул рукой, чтобы тот вышел. Михаил повиновался и покинул тронную палату, а в переходе столкнулся с государыней.
Ласково поприветствовала его Анастасия, допустила приложиться к руке, а у Михаила застонала душа, когда увидал он исплаканное, с опухшими глазами и губами, лицо государыни.
– Расскажи мне, Михаил Захарович, чем живешь-можешь, все ли ладно в Москве?
И хотелось Михаилу поделиться с доброй своей царицей горестями и опасениями своими, да успел он заметить по многим приметам, даже неискушенному глазу понятным – в тягости она. И не стал плакать и жаловаться, вздохнул легко:
– Все в божьих руках, матушка, все в его воле. Нам что? Терпеть только. Только что пришел до нашего государя божий человек – иерей Сильвестр. Я его подобрал по пути, да привел во дворец. Говорил он, что знает, как государю быть должно и пришел вразумить его на этот счет…
– Дай-то Бог, – закивала государыня и снова обратилась к Михаилу. – А как у тебя дома, все ли ладно?
Тут не сдержался Михаил, рассказал ей все, как есть: и о том, как погибли мать его и крестный, и о том, что остался он один со свей молочной сестрой и нареченной…
– Да и не знаю я: точно ли она мне нареченная, – так закончил он. – Вроде бы обещал крестный перед самой кончиной выдать ее за меня, да теперь непонятно, с какого конца к этому подойти…
У государыни глаза заблестели: хоть и была она мудра и кротка, а все же была женщиной, и для нее все, что касалось жизни сердечной, свадеб да сговоров было интересно.
– А что ходить вокруг да около! – сказала лукаво. – Коли обещали ее тебе – так и бери. Родни-то у вас больше никакой нет?
Михаил покачал головой.
– Мне мать говорила, что есть у нее вроде тетка под Москвой. А Шориных и вовсе не осталось, Настенька вот последняя.
– Значит, никто к вам мешаться не будет. Надо ожениться. А то нехорошо – под одной крышей парень с девкой живут, далеко ли до греха?
– Что ты, государыня! – смутясь, воскликнул Михайла, но, взглянув на Анастасию, понял – шутит она.
– Шутка шуткой, а ты мои слова запомни. Где, говоришь, твоя нареченная? Так и сидит в возке? Ну-ка, веди ее ко мне, не пристало ей во дворе сидеть, как челядинке простой. Побудет у меня пока. Веди, веди, не благодари!
Обрадовавшись, Михайла козлом заскакал по ступеням вниз. Напугал Настеньку, тащил ее за руку из возка. Она как узнала, что ее государыня зовет – спрятала лицо в ладони: «Ой, нет, нет, не пойду!» Едва уговорил ее Михаил, и она, смущаясь, пошла.
Проводив нареченную до покоев государыни, Михайла сел и задумался. Что делать теперь, правильно ли он сделал, что допустил к государю этого странного человека? Но как следует поразмыслить не успел – из государевых палат выскользнул отрок, шмыгнул мимо – Михайла едва успел поймать его за полу.
– Стой! Говори: что там?
На отроке от страха лица не было.
– Ой, пустите, дяденька, – заныл он. – Знать ничего не знаю, ведать не ведаю…
Морда, однако, у него была хитрая до ужаса.
– Да не бойся ты, – увещевал его Михаил. – Скажи, что там деется, я тебе денежку дам!
Припрятав деньгу за щеку, отрок заговорил:
– Страсти-то какие, боярин! Я придремал было на скамье, они меня и не приметили. А как иерей этот стал кричать, я думаю: ох, порешит его государь прямо на месте!
– Да что кричал-то? – допытывался Михаил.
– Так сразу и не поймешь, все по-ученому, да святым писанием пугал, где, вроде, прописаны правила, какие Господь Вседержитель царям земным дал, и вроде говорил, что не сполняет наш государь эти правила. А государь-то слушает его, аж со слезой, вот как! Обнялись они и слезами заливаются, тут-то я и сбежал от греха подальше. А иерей-то страшный какой – ровно ангел карающий!
Сказавши это, отрок убежал, оставив Михаила в раздумьях. Но на сей раз он и испугаться не успел – распахнулись двери и Иоанн Васильевич самолично позвал милостивца своего. Михаил не помнил, как вбежал в палату.
И верно – на лице государя и отца Сильвестра заметны были следы слез.
– Вот, Михаил, – сказал Иоанн Васильевич, протянув руку к гостю своему. – Благодарю тебя за то, что привел ты ко мне сего Божьего человека и вовек твоей услуги не забуду! Глаза он мне раскрыл, всю душу истерзал, слезы раскаянья вызвал! Буду теперь просить прощенья у своего народа, а сей смиренный иерей станет у моего престола, дабы наставлять меня и ободрять!
Михаил стоял молча, только глаза его светились. Чуял он новое время на Руси – время счастливых успехов и великих намерений.