Подарок тролля
Шрифт:
— Только бы дожить до зимы и пойти в школу, — вздыхала Анна.
В пору бед и нищеты было так, что крестьянские дети ходили в школу только зимой. Неизвестно откуда в приход являлся учитель, селился в каком-нибудь домишке, и туда стекались со всех сторон дети — учиться читать и считать.
А хозяин Торфяного Болота называл школу «глупой выдумкой». Будь на то его воля, он, наверное, не выпустил бы детей со скотного двора. Но не тут-то было! Даже хозяин Торфяного Болота не волен был это сделать. Можно держать детей как можно дальше от берестяных лодочек, шалашей и земляничных полянок, но нельзя не пускать их в школу. Случись такое, придет в селение пастор и скажет:
— Маттиасу с Анной нужно идти в школу!
И вот на Торфяном Болоте настала зима, выпал снег, а сугробы поднялись почти до самых окон скотного двора. Анна с Маттиасом давай от радости плясать друг с другом на мрачном скотном дворе! И Анна сказала:
— Подумать только, я дожила до зимы! Подумать только, завтра я пойду в школу!
А Маттиас как закричит:
— Эй, вы, мыши-полевки со скотного двора! Конец теперь серым дням на Торфяном Болоте!
Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит:
— Ну ладно, так и быть, ходите в школу. Но только упаси вас Бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси вас Бог оставить коров недоеными!
Наступило утро, и Маттиас с Анной, взявшись за руки, пошли в школу. Путь туда был не близкий — в ту пору никто не заботился, далеко ли, близко ли в школу идти. Маттиас и Анна мерзли на холодном ветру, да так, что пальцы сводило, а кончик носа краснел.
— Ой, до чего у тебя нос красный, Маттиас! — закричала Анна. — Повезло тебе, сейчас ты не такой серый, как мыши-полевки со скотного двора!
Маттиас с Анной и вправду были как мыши-полевки: болезненно-серые лица, ветхая одежда — серый платок на плечах у Анны и серая старая сермяжная куртка у Маттиаса, что ему от хозяина Торфяного Болота досталась.
Но теперь они шли в школу, а уж там, наверно, ничего печального, ничего серого не будет, думала Анна, там, наверно, все яркое, алое. И наверняка их ожидают одни сплошные радости с утра до вечера! Ничего, что они с Маттиасом бредут по лесной дороге, словно две маленькие мыши-полевки, и так жестоко мерзнут в зимнюю стужу! Это вовсе не страшно!
Только ходить в школу оказалось не так уж радостно, как думалось Маттиасу с Анной. Уже на другой день учитель хлестнул Маттиаса розгой по пальцам за то, что он не мог усидеть на месте. А как стыдно стало Маттиасу с Анной, когда пришло время завтракать! Ведь у них с собой ничего не было, кроме нескольких картофелин. Другие дети принесли с собой хлеб со шпиком и сыром, а у Йоэля — сына бакалейщика — были даже пряники. Целый узелок с пряниками! Маттиас с Анной засмотрелись на эти пряники, у них даже глаза заблестели. А Йоэль сказал:
— Побирушки вы этакие, вы что, еды в глаза не видали?
Еще пуще застыдились Маттиас с Анной, отвернулись в сторону, вздохнули и ни слова не сказали ему в ответ.
Но всякий день они упорно шли в школу, хотя снежные сугробы поджидали их на лесной дороге, а холод сводил им пальцы, и были они всего-навсего бедными сиротами, и хлеба со шпиком и сыром да пряников — в глаза не видали. Но как весело было сидеть кружком вокруг очага вместе с другими детьми из селения и читать по складам! Хозяин же хутора Торфяное Болото каждый день повторял:
— Упаси вас Бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси вас Бог оставить коров недоеными!
Где уж там Маттиасу с Анной к сроку не воротиться! Мчались они лесом, словно две маленькие серые мыши-полевки по дороге в норку, до того хозяина боялись!
Но вот однажды Анна остановилась посреди дороги, схватила брата за руку и говорит:
— Не помогла мне, Маттиас, и школа. Видно, нет мне радости на этом свете, и до весны мне не дотянуть!
Только Анна вымолвила эти слова, глядь — птичка алая на дороге сидит! Такая алая на белом снегу, такая яркая-преяркая! И так звонко поет, что снег на еловых ветках тысячами снежных звездочек рассыпается. А звездочки эти тихо на землю падают…
Протянула Анна руки к птичке, заплакала и сказала:
— Птичка-то алая! Глянь-ка, она алая!
Заплакал тут и Маттиас:
— Она, наверно, и не знает, что на свете водятся серые мыши-полевки.
Взмахнула тут птичка алыми крылышками и полетела. Тогда Анна схватила за руку Маттиаса и говорит:
— Если эта птичка улетит, я умру!
Взявшись за руки, побежали тут брат с сестренкой следом за птичкой. Словно язычок яркого пламени, трепетали крылышки птички, когда она неслась меж елей. И куда бы она ни летела, от звонкого ее пения на землю тихо падали снежные звездочки… Вдруг птичка понеслась прямо в лесную чащу; снует между деревьями, а дети за ней — и все дальше и дальше от дороги отходят. То в сугробах увязают, то о камни, что под снегом спрятались, спотыкаются, то ветки деревьев их по лицу хлещут! А глаза у Маттиаса и Анны так и горят!
И вдруг птичка исчезла!
— Если птичка не найдется, я умру! — сказала Анна.
— Слышу я, птичка за горой поет, — сказал он.
— А как попасть за гору? — спросила Анна.
— Через это темное ущелье, — ответил Маттиас.
Повел он Анну через ущелье. И видят вдруг брат с сестрой — лежит на белом снегу в глубине ущелья блестящее алое перышко. Поняли дети, что они — на верном пути. Ущелье становилось все теснее и теснее, а под конец стало таким узким, что только ребенку впору в него протиснуться.
— Ну и щель, — сказал Маттиас, — только мы можем здесь пройти! Вот до чего мы отощали!
— Хозяин Торфяного Болота позаботился, — горько пошутила Анна.
Пройдя в узкую щель, они оказались за горой в зимнем лесу.
— Ну, теперь мы за горой, — сказала Анна. — Но где же моя алая птичка?
Маттиас прислушался.
— Птичка вон здесь, за этой стеной, — ответил он.
Поглядела Анна — перед ними стена, высокая-превысокая, а в стене ворота. Ворота полуоткрыты, словно кто-то недавно тут прошел да и забыл их за собой закрыть. Кругом — снежные сугробы, мороз, стужа, а за стеной вишневое дерево цветущие ветви раскинуло.