Подбельский
Шрифт:
— Переступая порог вашего комиссарского кабинета, — начал Минор, — я хочу прежде всего приветствовать в вашем лице сына моего друга Папия!.. Да, да, именно друга! Вы ведь тоже бывалый человек и хорошо знаете, что тюрьма и ссылка сближают людей, делают их друзьями на всю жизнь.
— Иосиф Соломонович, не говорите лишних слов. Вы хорошо знаете, что память об отце мне очень дорога. Но ведь не это вас сюда привело. По лицу вижу. Вот-вот разразитесь руганью по моему адресу, не так ли?
— Вот именно, угадали. Нет, вы нисколько не похожи на своего отца. Он был миролюбив, куда там! А вы что? Вы деспот, да деспот-диктатор! Эх, посмотрел
— Что же находите вы предосудительного в действиях сына Папия Подбельского? Не вчерашний ли штраф?
— Именно… Слушайте, Вадим Николаевич, зачем вы это делаете? Знаете, в вашем отце я не замечал стремления властвовать. До чего был скромный человек!..
Подбельский поднялся с кресла, подошел к Минору, сел напротив него.
— Спасибо вам, Иосиф Соломонович, за добрую память об отце… А насчет властолюбия — вы хватили чересчур. Я просто человек долга, каким должен быть большевик, а комиссар тем более. Мы не позволим никому подрывать основы нашей власти. Что же вы-то делаете, господа правые эсеры? О чем пишут всякие ваши даниловы, коварские, гельгофты? Вы уверяете, что «растет просветление рабочего народа от темноты и насилия, которые сеют большевики». Но будьте честными до конца, вы ведь были честным человеком, если считаете себя другом Папия Подбельского, признайтесь — сами-то вы не верите во все то, что пишете. Вы видите, что наша власть укрепляется, что ваша карта бита, и вот вы идете на последнюю ставку — клевещете на большевиков.
Опытный в дискуссиях и спорах, Минор на этот раз несколько даже растерялся от такого неожиданного натиска. Он рассчитывал совсем на другое: «Приду, пожурю немного, поиграю на его больной струнке — может, смягчится… А потом интересно выведать, о чем же думают на будущее большевики?» Получилось же все не так. Наступал не он, а большевистский комиссар.
— Что же делать?
Но Вадим Николаевич не дал Минору и докончить эту невольно вырвавшуюся фразу:
— Вот именно, как вы говорите, что же делать? Я встречал такой заголовок не раз в вашей газете: Растерялись, так ведь? Теперь спрашиваете, что же делать? Прекратите свою опасную игру. Ничего из этого не выйдет. Не позволим вам разрушать то, что с кровью и болью создается!
Почти ежедневно приходилось Подбельскому выступать в Революционном трибунале печати.
Газета «Мысль» опубликовала известие о том, что Москва якобы готовится к эвакуации. И это в то время, когда вот-вот ожидался переезд в Москву Советского правительства. Газета «Вечерний час» поместила провокационное сообщение о занятии белыми Харькова. Ясно, что ложные сообщения преследовали только одну цель: посеять смуту и панику среди населения. Комиссар прежде всего запретил дальнейший выпуск этих газет и передал дело в Революционный трибунал. На заседаниях трибунала он сам выступал обвинителем. Как официальный представитель советской власти, как представитель руководящей партии коммунистов он разоблачал контрреволюционную сущность продажных органов печати и требовал примерного наказания виновных.
Только в начале апреля трибунал печати был упразднен и все дела о преступлениях против власти со стороны газет и журналов были переданы в Московский революционный трибунал,
В марте 1918 года правительство во главе с Владимиром Ильичем Лениным переехало в Москву, а в начале апреля Подбельский был
Надо было осваивать новую, еще незнакомую отрасль хозяйства. И Вадим Николаевич Подбельский целиком отдался этой работе.
«НАРКОМАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ, ИМИ ДЕЛАЮТСЯ…»
Трудный, а главное — запущенный участок работы достался Вадиму Николаевичу Подбельскому. Огромная страна имела всего лишь около десяти тысяч учреждений связи, из них только одна шестая приходилась на азиатскую часть страны. Из ста сорока тысяч верст почтовых путей больше трети проходили по проселочным и шоссейным дорогам. По знаменитым неустроенным российским дорогам!
Очень медленно шло строительство телефонных и телеграфных линий.
Через несколько дней после назначения новый Народный комиссар почт и телеграфов был принят Владимиром Ильичем Лениным. Наконец исполнилась заветная мечта Подбельского — он встретился с Лениным.
Беседа, начавшаяся в десятом часу вечера, затянулась до полуночи.
Владимир Ильич говорил о необходимости улучшить работу связи, о приближении почты, телеграфа и телефона к населению, о привлечении широких масс почтово-телеграфных служащих к управлению ведомством.
Его интересовал и состав комиссариата, дисциплина и партийная прослойка. Неожиданно он задавал вопросы, касающиеся лично наркома — о его самочувствии, семье.
Вадим Николаевич все время чувствовал на себе внимательный взгляд собеседника.
Прощаясь, Владимир Ильич просил Подбельского подготовить проект декрета об управлении почтово-телеграфным ведомством.
Через несколько дней Подбельский снова был у Председателя Совнаркома. Владимир Ильич, внимательно прочитав проект декрета, предложил кое-что изменить и тут же принялся править.
На следующий день проект был представлен Совнаркому.
Чтобы управлять большим и разветвленным почтово-телеграфным ведомством, надо хорошо знать положение на местах, и Подбельский предпринял объезд целого ряда губернских городов.
Он волновался, отправляясь в первую поездку. «Приедешь, устроят торжественную встречу, наговорят уйму хороших слов, отрапортуют всеми правдами и неправдами, что все обстоит благополучно, а потом сами же будут посмеиваться: «Ну и чудак же этот народный комиссар — наворотили ему целый воз всякой чепухи, а он и доволен». Подбельский решил выяснить истинное положение дела не по бумажным отчетам и не в кабинетах начальников контор и агентств.
Скромно одетый, в кожаной тужурке, какие в то время носили многие, народный комиссар появлялся в почтовых отделениях, на почтамтах, на телеграфе в разных городах. Он ничем внешне не отличался от обычных посетителей.
Вот он в Нижнем Новгороде. С вокзала он не пошел сразу к начальнику конторы. Несколько часов провел на почте и телеграфе как рядовой посетитель. На почтамте ходил от окошка к окошку и наблюдал за тем, как обслуживают клиентов. А их здесь толпилось много — крестьяне, рабочие, служащие. В основной массе — люди неграмотные, в политической обстановке не разбирающиеся.