Подборка рассказов
Шрифт:
Они похоронили отца, когда стаял снег, и сквозь него проступила угольно-черная, мокрая земля. В горле стоял ком, было горько, больно, тяжело. Мать плакала. Он еще не мог до конца понять, почему. Но тоже плакал. Потому что ему было плохо.
Он поступил в институт для того, чтобы не попасть в армию. Сначала он боялся. Боялся того, что ничего и никого не знал. И еще он чувствовал, что теперь он все решает за себя сам. Он не знал, как это объяснить, просто это почему-то было так.
Потом от института стало тошнить. Он почти не мог выносить этого. Но продолжал учиться, чтобы не выглядеть в глазах других дураком.
может изменить ее своими руками. Вскоре девушка стала его женой, потому что он любил ее.
Он устроился на работу. В первое время он очень сильно опасался того, что встретится с множеством незнакомых людей, и впервые эти люди могут быть много старше его, хотя и станут общаться с ним на равных. Однако оказалось, что эти люди не так уж плохи, как могло представляться. У каждого были свои недостатки, но в целом все они относились к нему благожелательно, и у каждого было чему поучиться. А сам он старался оставаться таким, каков он есть.
Мать очень быстро увяла. Он остался один. Девушка перестала относиться к нему нежно и заботливо, перестала понимать его, потому, что стала взрослой женщиной, а может быть потому, что стала его женой. Вместо этого она часто ворчала, что он мало зарабатывает, чем иногда очень сильно раздражала его. Он понял, что денег никогда не бывает достаточно. Он понял, что такое тяжелый, мучительный, изматывающий, грызущий изнутри страх назавтра остаться без куска хлеба. А еще он понял, почему плакала мать, когда он в последний раз смотрел на такое незнакомое, чужое, застывшее, нездорово-бледное отцовское лицо, навечно оставившего их. Но страшнее всего было
другое. Страшнее всего было неоставляющее ощущение убийственной похожести одного дня на другой. Работа уже не доставляла удовольствия. Он нетерпеливо смотрел на часы, ожидая окончания трудового дня, и зная, что впереди ничего нет. Ему было плохо от этого. Тяжело и противно. И тогда он, затягиваясь сигаретным дымом,
говорил сыну, что сам когда-то сидел над тетрадками, и в жизни бывают вещи пострашнее математики. А сын смотрел на него непонимающими глазами и он завидовал ему. Он уже почти не помнил золотистого луча в окне, говорящего ему с рассветом "доброе утро!", почти не помнил яркого, наливающего сердце радостью запаха жизни, парк со сверкающими слюдой аллеями казался ему теперь вымершим и
унылым. Он не мог понять, почему небеса казались раньше чище, ветер ласковее, а дождь по ночам что-то шептал ему, слегка касаясь старого жестяного подоконника.
Ему было тяжело от того, что впереди ничего нет. Жена надоела ему, но он не желал больше чего-то иного. Все чаще он выходил вечером на улицу за сигаретами, она давала ему с собой котомку для хлеба, и он просто бродил по тротуарам, не думая ни о чем. И тогда время останавливалось. В эти минуты он понимал, что бесконечно устал.
В тот день он так же шел без цели, механически затягиваясь сигаретой, и не замечая, что она докурена до фильтра. Он устал. Он понял, что устал от безнадежного завтра, устал с каждым днем замечать, что где-то внутри что-то не так, устал от того, что жизнь
иногда бывает нелегкой, но не всегда можно изменить ее своими руками. И тогда он умер.
Он, конечно, ждал этого, но не думал о том, что это может быть так неожиданно. Он подумал о сыне. Он не помнил, как сам он родился на свет, он просто однажды осознал, что сделал это. И сейчас он не мог понять - зачем? Ведь для того, чтобы совершить хоть какое-никакое завалящее дело и причины, наверное, должны быть серьезными? Он не знал этого тогда. Он не знал этого и сейчас. Он почувствовал вдруг, что хочет сказать об этом кому-то, но не сумел вспомнить, кому и зачем. Он почувствовал, что что-то было не так, что нужно что-то исправить. Но он понимал, что, конечно, уже не успеет сделать этого...
НУДИСТЫ
Работа проводника в поезде дальнего следования - работа не из легких. Вопреки издревле сложившемуся общественному мнению. Надо проверить у пассажиров входные билеты, разместить потерявшихся и заблудившихся согласно положенным местам, выгнать перед отправлением всех друзей, родственников и знакомых на раскаленную июльским зноем платформу, обеспечить страждущих бельем и чаем...
Да мало ли чего еще надо?
Дима и Артем устроились на лето по большому блату проводниками в поезд дальнего следования. Поезд уходил из Питера глубокой ночью и прибывал через два дня в небольшой южный городок, где жаркое солнце и золотистый песок на пляжах, сбегающих в зеленый морской прибой. Там он стоял два дня, чтобы на третий тронуться в обратный путь.
За пятнадцать минут до отправления состава в вагон Димы вбежало трое запыхавшихся мужчин, судя по смуглой коже и темным волосам, принадлежавших тому самому солнцу, песку и высоким горным перевалам.
– Слушай, дарагой, нам ехать нада!
– Сказал один из них, встав перед дверью тамбура.
– Билеты покажите.
– Насупился Дима и загородил плечами проход.
– Нэту билэта, да?
– Ответил второй.
– Ти нас так ехать дай, ми тэбя отблагадарим, да?
В Димином вагоне как раз было одно свободное купе, и, трезво рассудив, что хуже от этого не станет никому, он впустил безбилетных детей гор туда. Благодарностью стала большая спортивная сумка, доверху наполненная бутылками с прозрачным сорокагра
дусным напитком.
Прибыв в пункт назначения, друзья решили употребить дармовой продукт. Не пропадать же добру? Закупив для этих целей мешок всевозможной закуски, приятели, не теряя времени, отправились на пляж, протянувшийся по берегу широкой реки, берущей начало в далеких горах, наискось пересекающей город, и впадающей в море на
противополодной его окраине.
Дела пошли как нельзя быстро. Водка оказалась превосходной и скоро вторая поллитра опустела также стремительно, как и первая.
– Ссышь, давай з-загорать, а?
– Заплетающимся языком предложил захмелевший на солнце Артем.
– Дык, эт, плавок, нет.
– Отозвался не менее трезвый Дима.
– А нафиг плавки?
– Искренне изумился Артем.
– Ты мне увжашь? Дык рздвайся, эт... Не ослепнут...
Приятели быстро скинули с себя всю одежду и разлеглись на солнцепеке. Отдыхающие потеснились. Вид абсолютно голого мужчины на пляже все еще шокирует временами провинциального обывателя.
– Эт, я пшел купаться!
– Заявил Антон, и шатающейся походкой направился в реку. Дима перевернулся на другой бок.