Подъем
Шрифт:
— Боже, — стирая влагу со своего лица, начинаю мотать головой, словно это поможет как можно быстрее осмыслить случившееся. Из-за двери раздается грохот, наверняка он крушит все, что попадается под руку. Даю голову на отсечения, что в эту самую секунду он вдребезги разбивает напольную вазу. К черту, она никогда мне не нравилась… Я устраиваюсь на ступенях и благодарю небеса за безветренный день, прячу лицо в ладонях, лежащие на коленях. И сижу. Сижу долго. Настолько долго, что успеваю отметить медленный переход солнечного полдня в приглушенные тона мартовского вечера.
— Семен переночует у моей мамы, — заставив меня вздрогнуть от столь внезапного появления, сообщает мне муж, устраиваясь
— Хорошо.
— Да, уж… — и вновь замолкает, погружаясь в свои размышления. Я бы многое отдала, чтобы суметь заглянуть в его мысли, понять, что он чувствует, помимо раздражения оттого, что я не стала к нему прислушиваться и все-таки встретилась с бывшим мужем. Чтобы, наконец, разобраться, к чему мы стремимся и одной ли дорогой следуем к своей цели, обходя стороной разговоры о чувствах. Разве, что только его ревность, которую он так и не научился скрывать в силу своего темперамента, мы обсуждали тысячи раз, громко, бурно, эмоционально. Не так, как когда-то с Андреем, а до изнеможения, до хрипоты в горле. Этого у него не отнять: Сергей обладает уникальной способностью вызывать во мне огромный спектр эмоций, о существовании которых я никогда не догадывалась.
— Устал я, Марусь. Пора нам с тобой закруглятся, — прикуривая сигарету, тихо сообщает Титов. — Не могу больше. Эти полгода вытянули из меня все соки.
— Сереж, — касаясь его прохладной ладонью, устраиваю щеку на обтянутом курткой плече, на пару секунд прикрывая глаза от запаха его свежего парфюма. — Я с ним не спала…
— Я знаю, — удивляет своей уверенностью, хотя несколько часов назад подозревал меня в чем-то подобном. — Только это мало что меняет. Я никогда не сомневался в твоей верности. Я знаю, что тут, — касаясь указательным пальцем моего лба, заглядывает в глаза, — есть я. Ты обо мне помнишь, думаешь, анализируешь мои поступки. Но мне этого мало. Мало одной благодарности, мало лишь уважения, привязанности… Как ты там говорила? Я твоя награда? Бред это все. Я скорее твое наказание, потому что, видит Бог, я из последних сил держусь, чтобы не прибить твоего Андрея к чертям собачьим. И я бы, пожалуй, сумел. Даже рука бы не дрогнула. Но я знаю, что ты никогда меня не простишь, если я трону его хоть пальцем. Когда-нибудь я задушу тебя своей ревностью.
— Он отец моего сына…
— Он человек, которого ты любила. И что-то подсказывает мне, что ты до сих пор не смогла его отпустить.
— Неправда!
— Разве? Во что превратился наш брак с момента его появления? Пора бы тебе разобраться в себе, потому что мне потребовалось куда меньше времени, чтобы понять, чего я от тебя хочу.
— И чего же?
Сережа, усмехается, задерживаясь взглядом на верхушках деревьев, высаженных вдоль забора, после чего переводит свой взгляд на меня.
— Думаешь, сейчас самое время говорить тебе о любви? — я сижу, стараясь не шевелиться, боясь спугнуть рожденную в нем решимость расставить все точки над i. — Ты и сама все знаешь, я привык доказывать действиями, а не кричать на каждом углу, какая умопомрачительная женщина мне досталась. В отличие от тебя… Такие, как ты о подобном молчать не умеют. А ты так ни разу мне и не сказала…
— Я…
— Что, к слову не пришлось? — улыбается, откидывая в сторону окурок. — Я пошел спать.
Он встает и преодолевает несколько ступеней, чтобы у самой двери кинуть мне напоследок:
— Дом не закрываю… Так что, выбор за тобой.
Стрелки моих наручных часов сошлись на половине седьмого вечера, и я неторопливо направляюсь в сторону гаража, потратив лишь пару секунд на решение, которое было для меня очевидным. Я не знаю, следил ли он за тем, как мой автомобиль
Семь с половиной лет назад.
Несмотря на то что развод между мной и Андреем был вполне ожидаем и закономерен, если учесть, что ему напрочь снесло голову внезапно вспыхнувшим чувством к подающей надежды художнице, я так и не нахожу в себе сил перестать впиваться взглядом в потолок своей спальни. Теперь она уже только моя… не наша… Отныне — это моя кровать, и она настолько холодная и огромная для моего хрупкого тела, что я сворачиваюсь в клубок, обхватывая колени, всякий раз, когда на город опускается вечер. Хотя… Кому я вру? Я лежу постоянно: с утра, когда сын увлеченно играет в свои машинки на полу перед моей постелью, днем, когда он, съев приготовленный мной обед, устраивается рядом с планшетом, вечером, когда Сема вновь возвращается к машинкам… От этого еще больнее. Тяжело признавать, что я вдруг опустила руки и как последняя рохля свалилась под тяжестью выпавших на мою долю неурядиц. Если говорить откровенно, то до той минуты, когда Дмитрий Арсеньевич протянул мне свидетельство о расторжении брака, приближающийся раскол нашей семьи казался немного мифическим, подогреваемый запрятанной на самое дно души надеждой, что Андрей все же вернется. Можно было представить, что муж просто слишком увлекся бумагами, сведя наши встречи к минимуму… Словно это лишь сон, и стоит мне распахнуть глаза, как первое, что я увижу — его широкую спину, скрытую тонким верблюжьим одеялом… А вмиг, когда в мои пальцы попала эта злосчастная бумага, разделяющая жизнь на «до» и «после», мои иллюзии с шумом разбились о суровую реальность, в которой любимый мужчина в мгновение ока перестал быть любящим…
Прошло две недели с тех пор, как я официально стала свободной женщиной, которая никогда и не мечтала об этой чертовой оторванности от родного и необходимого мужчины. За эти неимоверно длинные четырнадцать дней, я постоянно балансирую на тонкой грани, между непрекращающимися потоками слез и, неизвестно откуда берущейся, ожесточенностью, когда мне хочется крушить все вокруг. Главный вопрос «За что?» сменился на не менее волнующий «Почему?». Поэтому, предоставленная сама себе, я анализирую нашу совместную жизнь, начиная чуть ли не с первого свидания. Пока безрезультатно…
— Мама, давай ты со мной порисуешь? — обращается ко мне Сема, от чего-то потупив взгляд, будто под его ярко-зелеными носками лежит что-то более интересное, чем вид изнуренной постоянным копанием в себе матери.
— Эй, — касаясь его нежной кожи своими тонкими пальцами, заставляю взглянуть на меня. — Что это ты свой нос повесил?
— Просто… — он вновь отводит глаза и его щеки мгновенно заливаются краской. — Просто я знаю, что ты мне откажешь… Мне скучно, а ты со мной не говоришь. И гулять мы с тобой вместе не ходим. Мама, ты умрешь? — удивляет меня своим вопросом, поспешно вытирая рукавом бегущие по щекам слезы.
— Господи, что за глупости? С чего ты это взял? — подхватываю его под руки и устраиваю на постели перед собой.
— Дедушка говорит, что ты приболела, поэтому ты грустишь. Я же неглупый! — еще сильнее заливаясь слезами, открывает мне Семен терзающие его детскую душу жуткие подозрения. — Мама, ты только не умирай, и я всегда буду тебя слушаться! Хочешь, я даже стану мыть посуду! — его плечи начинают трястись от рыданий, и я не придумываю ничего лучше, кроме как крепко прижать его к себе.