Подъем
Шрифт:
— И Маша согласна?
— Ему двенадцать и он сам захотел провести каникулы здесь. Жить он со мной не будет, но я смогу с ним гулять по выходным.
— Хороший хоть лагерь?
— Отличный. Именитые тренеры, ответственные вожатые. В прошлом году один парень из его команды в нем был и всех заразил своими рассказами.
— Ясно… Так, думаешь, Титов неспроста вцепился именно в эту фирму?
— Узнаю при встрече. В прошлый раз мы не поговорили, так что, я настроен разведать, что он из себя представляет, — вспоминаю, как мы сухо пожали друг другу руки в мой прошлый приезд домой. Маша лежала в роддоме, а он появился на пороге, чтобы забрать Семена, четыре дня гостившего
— Андрюх, — все же решил ступить на зыбкую почву, внимательно следя за действиями девушки, раскладывающей перед нами заказ. — Бросай ее, лет на десять постарел за последний год.
— Знаю, — вымучено улыбаюсь, запуская пальцы в волосы, и нервно, раз за разом, провожу ладонью по голове, мечтая хотя бы о минуте, не отравленной горькими мыслями. Это прозрение. Осознание. Запоздалое раскаяние. Называйте, как нравиться. Когда с глаз сходит пелена и, оглянувшись, ты с ужасом натыкаешься взглядом на учиненные разрушения. В моей жизни — они неисправимы. Нет ни слов, ни поступков, да ничего нет, чем бы я мог заслужить прощение. До конца дней мне предстоит жить с пониманием, что руины и хаос в моей жизни — это дело моих лишь рук…
— Тогда зачем терпишь?
Я бы легко мог объяснить, для чего ежедневно возвращаюсь в дом, стены которого сжимаются до размеров картонной коробки, грозясь раздавить меня и ничего не оставить в напоминание о моем присутствие в этом мире. Мог бы честно признать, что продолжаю делить с Ритой постель, лишь потому, что мой уход подтвердит то, о чем меня не раз предупреждали — я допустил огромную ошибку, как всегда посчитав себя правым, причинил боль самым близким во имя своего счастья, даже не думая о том, что они достойны его ничуть не меньше. Это так просто, сидя в многолюдном кафе бросить только одну фразу: “Я полный идиот, Антон!”, пусть и короткую, но вмещающую в себя непреложную истину…
— Не знаю, — вру, вместо того, чтобы хоть в глазах друга подняться на ступеньку выше, признав неправоту. Пусть и запоздало…
— Неужели до сих пор ее любишь?
— Люблю. Только скорее свои воспоминания, о том какой она может быть… Я один виноват во всем, что с нами случилось… К чему теперь вести разговоры?
Маша
В этом году Павел Степанович празднует свой день рождения в Праге. Держа за руку любимую женщину, он любуется замками, наслаждается природой и дегустирует настоящее чешское пиво. Уж не знаю, проснулось ли в Андрее желание доставить родителям радость, или он таким образом пытается замолить грехи, но в то, что любой человек склонен к неожиданным метаморфозам я верю искренне. На примере Медведева я убедилась, что превратиться из порядочного человека в эгоистичного мерзавца вполне реально… Хочется верить, что запустить процесс его перевоплощения в обратную сторону все же возможно, но если быть честной самой с собой, тот этап, на котором я еще мечтала о его прозрении остался далеко позади.
Мои будни полны забот. Отделка стен уже подошла к концу и, казалось бы, дело осталось за малым, но выбрать мебель в пестрящих многообразием салонах в наше время не так-то легко. К примеру, вчера, натерев мозоль на подошве ступни от долгого хождения по популярному мебельному гипермаркету, я была твердо уверена, что определилась с кроватью, остановившись на спальном гарнитуре цвета топленого молока. Мне нравилась прохлада и гладкость ее изголовья, и я даже мысленно расставила на туалетном столике свою коллекцию духов. А сегодня, проснувшись в квартире, в которой теперь не осталось даже намека на то, что когда-то в ней обитал закоренелый
— Семка, мы никогда не переедем, — я тоскливо сверлю потолок своим взглядом, пока сын помогает Софийке собирать пирамидку. В свой год с небольшим она делает это скорее от скуки. Нет больше того заразительного азарта, который хорошо читался в ее взгляде, когда она насаживала первое колечко на пластмассовый конус, крича от восторга, пусть и получив в итоге непонятную конструкцию.
— Доверь ремонт бабушке. Когда они переделывали свою кухню, она сразу же подобрала новый обеденный стол.
— Вот еще. Она с удовольствием повесит ковер на стену… Кто это там тебе звонит? — заглядываю через его плечо, заметив, что он растерянно уставился на экран, заливаясь краской. — Подружка?!
— Ну, мам! — отмахнувшись от моей руки, вознамерившейся взлохматить его новомодную стрижку, парень недовольно отводит глаза и торопливо покидает комнату. Ему почти тринадцать. От мальчика в ярких зеленых носках и ядовито-желтой пижаме с Гуффи на груди больше ничего не осталось. Теперь это подросток, наверняка обсуждающий с друзьями девчонок и даже возможно уже успевший поцеловать одноклассницу. Занятия спортом приносят свои плоды. Конечно, о мускулатуре и речи не идет, но назвать его тощим угловатым мальчишкой язык у меня не повернется. Вообще, его сходство с Медведевым уже не такое очевидное, как раньше. Конечно, разрез глаз, форму носа и цвет волос никуда не денешь, но когда он улыбается, я легко могу отыскать и себя в этом красивом ладном парнишке.
— Мадам Софи! — беру на руки дочь, крепко целуя ее пухлую щечку. — Не расти так быстро, пожалуйста! К твоим женихам я вряд ли когда-то буду готова.
Я слышу шорох в прихожей и, поправив платье на малышке, устраиваюсь на диване, ожидая, пока Сергей вымоет руки, и, наконец, подойдет, забросив папку с бумагами на комод.
— А это у нас папа пришел, — знаю, взрослые выглядят глупо сюсюкаясь с малышами, но это самые нежные и трепетные мгновения, лишать себя которых ради сохранения своего образа умного и серьезного человека — вершина глупости. — Ты только посмотри, какой он у нас красавец!
— Привет, — Сережа явно устал, даже улыбка дается ему с трудом, но установленное в семье правило, переступая порог квартиры, оставлять все невзгоды за дверью, он еще ни разу не нарушил. Я знаю каким он бывает жестким, как может отчитывать работников и хладнокровно увольнять нерадивый персонал, но после ссоры, в которой я пала жертвой его плохого настроения из-за сорванного контракта, он дал обещание никогда не вымещать на семье свое недовольство делами фирмы.
Он целует меня в висок — это как ритуал, после которого плечи его расслабляются, а черты лица заметно смягчаются.
— Что у нас на ужин?
— Лазанья. Эй! — я отклоняюсь в сторону со съехавшим набок хвостом, в который Соня успела запустить свои пальцы, вырвав несколько волосинок, и, желая спасти и так заметно поубавившуюся шевелюру, протягиваю ее мужу, которого не нужно упрашивать лишний раз поиграться с дочкой. И в такие моменты, я часто вспоминаю Андрея. Это такой разительный контраст — два самодостаточных мужчины, серьезные и занятые, но такие диаметрально противоположные в проявлении своих отцовских чувств. Улыбчивая девчушка, сейчас крепко ухватившаяся за шею любимого папы, вряд ли когда-то сможет пожаловаться на недостаток его внимания. Не в пример старшему брату, который всегда был вторым после не терпящих отлагательства дел для ответственного Андрея Медведева.