Подъем
Шрифт:
— Светка, — смеюсь теперь уже над подругой, устраивая дочку на коленях.
— Так как это было? У тебя сперло дыхание? Затряслись руки?
— С чего бы это?
— С того, что ты — это ты!
— Нет, — признаюсь, на мгновение задумавшись и удостоверившись, что ничего подобного со мной не произошло. — Он стал другим. От таких мужчин мурашки по коже не бегают…
— И слава богу! Так, значит, завтра он явиться на Семкин праздник?
— Не думаю. Семен настроен категорично. По телефону с ним не говорит, когда Анна Федоровна
— Справедливым? Я никогда тебе этого не говорила, но лучше бы ты еще семь лет назад открыла парню глаза на его папашу. Рос бы и не питал иллюзий. Тем более рядом есть достойный пример для подражания. Уж не знаю, как его мать это сделала, но Сергей — просто конфетка.
— Эй, — притворно ужасаюсь, бросая в нее распашонку в яркий синий горох, — я скоро начну ревновать!
— Я не опасна, — она добродушно улыбается, поправляя халат, — я глубоко и безвозвратно замужем. Так, он надолго приехал?
— Не знаю. Мы толком и не поговорили…
— Маш, — я оборачиваюсь к Сергею, просунувшему голову в приоткрытую дверь, обрываясь на полуслове. — Поехали? Я с ног валюсь.
— Да, — взяв на руки дочь, улыбаюсь и дождавшись, когда он оставит нас добавляю. — По мне, так лучше бы он не возвращался.
— Дядя Сережа, — парень устраивается на соседнем стуле, отодвигая тарелку с куском праздничного торта. Гости уже разошлись, оставив после себя гору посуды и разбросанного по полу конфетти. Я сбрасываю с рукава блестящий кругляшек, недовольно цокая языком, и улыбаюсь, заметив, с каким интересом мальчишка наблюдает за моими манипуляциями.
— Мама, как всегда, переборщила. Теперь целый год парни будут припоминать мне эти воздушные шарики и серпантин, — подперев щеку рукой, Семен подводит итог торжества, хоть и не выглядит раздосадованным детской вечеринкой с растянутой на стене поздравительной гирляндой.
— Обещаю, в следующем году, я запру ее в комнате и не позволю собственноручно украшать дом.
— Да уж, иначе, друзья меня не поймут, — Семен натыкается взглядом на внушительную коробку, перевязанную красным бантом, задумчиво сводя брови на переносице.
— Откроешь? — спрашиваю, но уже наперед знаю ответ: подбородок поднят, глаза горят, а руки сжаты в кулаки.
— Нет.
Мне хочется улыбнуться, глядя на этого маленького мужчину, уже знающего себе цену, но ситуация неподходящая. Будь этот подарок от друга, с которым он поцапался, не поделив мяч или любую другую мелочь, я бы, наверное, прыснул от смеха, видя такую недетскую упертость…
— Что, даже не станете говорить, что так нельзя? — Семен удивленно взирает на меня, громко вздыхая, словно безумно устал от невзгод, свалившихся на его голову.
— Зачем? Ты уже не ребенок и можешь сам решать с кем общаться, а кого держать на расстоянии.
— Ну,
— Тем более. Не думаю, что я вправе вмешиваться в ваши отношения.
— А будь вы на моем месте? Вы бы простили?
Я молчу. Молчу, не спуская взгляда с его лица, не находясь с ответом, а Сема, тряхнув головой, протягивает мне спасительную соломинку, переводя тему.
— Маму в школу вызывают. Завтра. В пять.
— Что натворил?
— Разбил окно.
— Как?
— На большой перемене играли с одноклассниками в вышибалу.
— Отлично. Ну и пусть сходит. Не убьет же она тебя за это.
— И по физике…
— Что?
— Три двойки. Контрольную завалил. У доски не ответил.
— А третья?
— Болтал с Викой.
— Ну ты даешь… Рано мы прекратили твои занятия с моей мамой.
— Да… — соглашается Семен, опуская голову на сложенные на столе руки, когда в кухню входит Маруся, извлекая на ходу шпильки из своей прически. Я, как завороженный, слежу за россыпью ее волос, плавной волной покрывающей плечи, за игрой света в ее локонах, и блаженно улыбнувшись, откидываюсь на спинку стула.
— Софийка спит. О чем секретничаете?
— Обсуждаем твои оформительские способности. Ему не три, Маша, и скатерти с Молнией Маккуином явный перебор.
— Вообще-то, в детстве он его обожал.
— Мам, теперь все тащатся от Железного человека или Халка…
— Да что вы? Раз ты так стремительно повзрослел, — сев рядом с сыном, делиться своими соображениями, — может быть, в следующий раз снимем шахматный клуб? Солидно и по-взрослому…
— Наверное, для начала обойдемся шашками…
— Думаешь, не потянет?
— Думаю, что пора нам ложится. Тем более что на завтра у меня запланировано много дел, — я потягиваюсь, встаю из-за стола и, словив вопрошающий взгляд Семена, добавляю:
— Завтра ужинайте без меня, я задержусь на пару часиков.
Задаюсь ли я вопросом, почему он оказал мне такое доверие? Лестно ли мне, что именно ко мне он обращается с просьбой, хотя рядом
есть отец, из которого сейчас можно вить веревки? Да. Я реалист и прекрасно знаю, что место Андрея Медведева в сердце подростка мне никогда не занять, но отказываться от того кусочка детской души, который так старательно завоевывал, не собираюсь.
— Спокойной ночи, дядя Сережа, — махнув рукой, кричит Семен, приоткрывая дверь своей спальни. — И спасибо, — шепчет еле слышно, и я скорее читаю эту благодарность по его губам, сейчас тронутых легкой улыбкой. Кивнув, я еще долго стою посреди коридора, прислушиваясь к звукам заснувшего дома: шуму льющегося за окном дождя, тиканью старинных настенных часов, купленных Машей на блошином рынке, наслаждаюсь сопением пса, устроившегося на верхней ступеньке лестницы…
— Пошли, — подкравшись, Маша обнимает меня за талию, подталкивая к комнате. — Поможешь мне в решении одного вопроса…