Подъем
Шрифт:
— Ты всегда обещаешь. Но никогда не делаешь…
— Сем…
— Больше не жди меня у школы. Надо мной уже друзья смеются, — вставая, отрезает, застегивая олимпийку, быстро прячет в карман смартфон и бредет к дверям. — Я тебе больше не верю.
— Так, дай шанс мне тебя переубедить! Прости и перестань игнорировать, — иду следом, наблюдая, как он быстро натягивает кроссовки, даже не потрудившись завязать шнурки.
Щелкнув дверным замком, сын натягивает шапку, и выходит в подъезд.
— Семен, — желаю, чтобы он перестал гипнотизировать взглядом двери лифта и все же обернулся, но парень все так же молчаливо скрывается
— Что ты делаешь? — переступая через сваленные в кучу мешки со шпаклевкой, огромные банки с краской и уложенные ровными стопками коробки с напольной плиткой, Антон недоверчиво обводит взглядом помещение, брезгливо отряхивая пыль с ладоней. Я спускаюсь со стремянки, вытираю руки об изрядно испачканную футболку и довольно разглядываю стену, где еще несколько дней назад красовалось цветочное панно. Мебель вынесена в подсобку, холодильники накрыты плотной пленкой, а бригада рабочих уже вовсю занимается отделкой барной зоны.
— Крашу, — я горжусь проделанной работой и только сейчас понимаю Риту, каждый раз испытывающую восторг, любуясь своим шедевром. От меня не требовалось изобразить лес и вазу с фруктами, но в покраске стены в нежный голубой цвет, я превзошел самого себя. — Красиво, неправда ли?
— Что? Стена? Андрей, ты, вообще, соображаешь, что творишь? Я прождал тебя в офисе два с половиной часа и в итоге один отправился на встречу с поставщиком. По-твоему, друзья так поступают? — он явно недоволен и пребывает не в том расположении духа, когда может по достоинству оценить масштаб моих трудов.
— Ты же мой управляющий. Разве, я не предупреждал, что беру паузу?
— Я думал, что по возвращении, ты вновь все возьмешь в свои руки!
— Я и взял. Видишь, провожу модернизацию… Кстати, который час?
— Два. Ты куда? — следует за мной, и растерянно следит за моими действиями. Я снимаю забрызганную краской футболку и, обтерев ей взмокшую спину, натягиваю свитер, пытаясь руками привести прическу в порядок.
— Домой. Нужно успеть принять душ.
— Душ? Да что, черт возьми, с тобой происходит! — спрашивает так громко, что я невольно морщусь.
— В четыре у Семы игра. Шел бы и ты домой. Жену в ресторан своди или фильм посмотрите…
— Андрей, — Павлов плюхается в кресло, с серьезным видом вглядываясь в мое лицо. — Ты решил угробить дело всей твоей жизни? Хочешь остаться в одних штанах?
— Не думаю, что мне это грозит. И порой полезно взять передышку.
— Передышку? Да ты уже и не помнишь, когда в последний раз интересовался бумагами!
— Я интересуюсь. Каждый твой отчет я детально изучаю. Я и так банкрот — я потерял всех, кто был для меня важен. Мой сын со мной не говорит. Я, как маньяк, караулю его у Ледового дворца. Стою и каждый раз надеюсь, что сейчас он заметит меня и подойдет. А он всегда замечает. Полтора месяца я наблюдаю, как он делает вид, что мы незнакомы, и, демонстративно отворачиваясь, садиться в машину к водителю Титова. Я дурак. Никакие деньги не смогут заменить и минуты в компании собственного ребенка, — и, подняв вверх руку, жестом, прошу Антона дослушать. — Не повторяй моих ошибок. Бизнес — это лишь способ обеспечить семье достойную жизнь. Не позволяй работе отодвинуть на задний план дорогих тебе людей.
На улице снежно. Пушистые хлопья валят и валят, вынуждая
Мне стыдно это признавать, но за семь лет я ни разу не видел Семена в деле. Не имел возможности восхититься его скоростью, ловкостью движений и невероятным талантом, который заметен даже такому несведущему зрителю, как я. Мне не довелось горделиво следить за его игрой, делить с ним радость победы, краснеть от удовольствия и переполняющих душу эмоций, когда на его шею надевали очередную медаль и вручали похвальную грамоту. Теперь я лишь зритель, сторонний наблюдатель, которому осталось лишь ругать себя за невозможность сказать собственному ребенку лично, что он лучший…
Он замечает меня в самом конце матча, когда, пересекая коробку, подкатывает к ограждению, снимая с головы шлем. Кто-то из друзей кладет руку на его плечо, попутно подбрасывая вверх клюшку, и Сема, улыбаясь, проходиться взглядом по рядам болельщиков. Не знаю, ищет ли он меня, хочет ли видеть, что я все же пришел, или делает это бездумно, но когда наши взгляды пересекаются, парень замирает, в мгновение становясь серьезным. Он поджимает губы, уже не слушая своего товарища и словно не чувствуя, что столпившиеся позади игроки подгоняют его сойти льда. Задерживается в проходе, все так же сверля меня глазами, размышляя о чем-то своем…
Я ухожу, даже не думая подходить к людям, с которыми когда-то делил горечи и невзгоды. Молча бреду к машине, прокручивая перед глазами задумчивое выражение лица сына, чуть склонившего набок голову и наградившего меня еле заметным кивком, после которого он торопливо направился к раздевалке…
— Ты ему сказала? — Сергей раздевается, стоя перед раскрытым шкафом, и метким броском отправляет пуловер в бельевую корзину. Он неспешно натягивает на свое мускулистое тело черную майку и наклоняет голову то вправо, то влево, старательно разминая затекшую шею. Трудно сказать зол ли он, поскольку голос ничего не выражает, а считать эмоции по его затылку мне не под силу.
— Да. Он бы все равно узнал об игре.
— Почему бы не занести его в черный список? — избавившись от штанов, муж поворачивается ко мне, и я отчетливо различаю недовольный огонек в его глазах.
— Не могу. Он отец моего сына…
— Биологический. Это его максимум, — резким движением взяв с полки домашние спортивки, Титов прячет свои стройные ноги под темной материей, продолжая меня сканировать.
— Что если он исправился? Хочешь, чтобы потом я всю жизнь сожалела, что не помогла собственному ребенку наладить отношения с папой?