Подёнка - век короткий

Тендряков Владимир Федорович

Все ново, утром вежливый стук в дверь:

– Разрешите? Я за вами.

Парнишка-шофер, на Женьку Кручинина похож - глаза с нахалинкой, так и ждешь, что пропоет:

Девка с грудями по пудику

Достанется кому?

Где там, другой мир, другие люди...

Знаменитая Ольга Карпова, знаменитый укрупненный колхоз имени XX партсъезда, знаменитый председатель Чуев Афанасий Парфеныч. Этот знаменитый председатель высок, тощ, басист, над крупным носом - дремучие брови, прячущие глаза.

– Знакомьтесь. Критикуйте.
– Ладонь сунул, широкую, словно лопата.

Ох, как хотелось посмотреть да раскусить, что из себя представляет Ольга Карпова.

С виду куда как проста, баба бабой, чуточку смахивает на Настину мать, когда та была помоложе. А на самом деле так ли проста эта прославленная Ольга Карпова? Что-то подозрительно - много лет обиходит громадное стадо, получает небывалые приплоды. Настя ее перескочила, но как? Своей-то победе Настя цену знает. Но Ольга обещает и ее побить! Что у нее, вместо пары рук - пять, десять? Настя надрывается, с темна до темна пропадает на свинарнике, а показатели хороши, что сумела обратить мертвые души, они-то ухода не требуют. Ох, нетерпится... Может, все кругом пыль пускают, обычное это дело? Тогда все ясно - без хитрости не проживешь. И не пытайся, Ольга Карпова, навести тень на плетень, мы - не начальство, мы - дошлые.

"Знакомьтесь. Критикуйте"... Карпова привела Настю в свой свинарник. И Настя оробела.

Настя больше видывала на своем веку свинарники - смрад, теснота, темнота, в потолке продушины, на полу болото. Потому ей и свой свинарник всегда нравился: цементная дорожка, поработай рычагом - вода льется в котел, а решетки даже с затеями, с церковной ограды сняты... Здесь котла нет, есть какие-то запарники - ручки никелированные, что шары над кроватью, бока выкрашены в белую краску, что-то внутри пыхтит, клокочет, а ни дыму, ни пару, ни запаху. Прямо к запарнику - лента, транспортер. Нажал на рычажок - корм теплый порцией на ленту, и эта лента по лотку с бортиками везет корм к клетям: каждой свинье отмеренное - ешь, наживай жирок. Не таскайся взад-вперед с грязными ведрами. А клети чистить?.. Сколько времени, сколько труда уходит, а не успеваешь - свиньи в навозе валяются. Тут взял резиновый шланг, из шланга струей навоз в лоток, той же струей по лотку прогонишь к колодцу. Смыл, закрыл крышкой колодец - чистота, лопат даже нет. И просторно, и светло, и все в белое выкрашено - больница. Полдела в таком свинарнике работать, тут и лежебока в знатные выскочит.

"Знакомьтесь. Критикуйте"... Послали опытом делиться. Что ж, могла бы поделиться опытом...

После того, как Настя выбросила перед Артемием Богдановичем дохлых поросят, после того, как услышала: "Вся и заковырка в жизни, что против силы надо идти... Против силы умом..." Умом да хитростью. Настя хитрила и не угрызалась совестью - не зря же говорят: простота хуже воровства. Одного боялась - ее хитрость не мудрена, могут и раскусить...

И вот: "Знакомьтесь. Критикуйте"... Как порядочной. Никому невдомек, что случайно попала в святые угодницы. В нарядном платье, в туфлях на высоких каблуках... Да если б ей, Насте, самой с такой привелось столкнуться плюнула бы вслед. Нарядное платье - обман, голос вальяжный - обман, даже мужа в дом обманом заручила. Вся жизнь - обман, все счастье на обмане держится. Надолго ль такая жизнь? Надежно ль такое счастье? От самой к себе уважения нет: не настоящая ты, Настя, фальшивый камушек в дорогой сережке.

"Знакомьтесь. Критикуйте"... Настя ходила по просторному свинарнику вместе с Ольгой Карповой и ненавидела Ольгу. Простая баба, как и она, еще более дремучая, а повезло. Нет нужды ей обманывать да изворачиваться при такой справе. Разве Настя хочет обманывать, почему у нее счастье, что жеребец в сапу - на вид здоров, шея дугой, а внутри-то гниль, пристрелить не жалко. Почему? Кто в том виноват? Настя ненавидела Ольгу.

Вечером было собрание всех животноводов колхоза имени XX партсъезда, Насте пришлось выступать, попросили из-за красного стола пройти к трибуне, похлопали в ладоши. "Критикуйте". И Настя смекнула - умнее будет не критиковать, начала расхваливать и Ольгу, и ее свинарник, и ее породистое стадо:

– Великая наука для меня лично, товарищи. Много хорошего у вас насмотрелась. Прямо скажу: далеко нам до вас... Спасибо вам всем...

И все сидели довольные, и Ольга Карпова румянилась спеченными морщинками, и сам Афанасий Парфеныч Чуев, мужик суровый и, видать, дошлый, из тех, кто в землю на аршин узреть может, сидел именинником. Лесть душу вынимает, кто перед ней устоит. Это Настя поняла нутром, с усердием хвалила Ольгу Карпову.

Ее проводили с почетом.

16

Она проехала по нескольким районам, кружным путем вернулась на родину.

У поезда ее встретил Костя. Увидел, вздрогнул и странно присмирел, поглядывая исподлобья.

– Ты чего? Случилось что?
– спросила Настя.

– Да нет, ничего... Ты какая-то... Не та...

То же платье, та же жакетка, пальто через руку, но круглое лицо стало угловатым, сильней выпирают скулы, от глаз заметней морщинки и сами глаза неспокойные, бегающие, в складках полных губ - горчинка. Не та...

Костя же ничуть не изменился - густой щетинистый бобрик над чистым лбом, возбужденно краснеют большие уши, в зеленых глазах растерянность и ожидание.

Не та... Настя это и сама чувствовала. Что ни день - то новая ступенька вверх, что ни день - то на шаг выше, а когда-то будет и конец... Притворялась спокойной, уверенной, а по ночам не могла уснуть. Никогда не бывало, чтоб не спала по ночам, обычно едва положит голову на подушку - как кричат уже утренние петухи, пора вставать.

А Костя разве поймет. Прост слишком, и как только такой сидит в председателях сельсовета, да и что - за него все дела устраивает Артемий Богданович.

Обняла Костю, прижалась к его щеке скулой, сорвалась, провыла по-бабьи:

– Золото ты мое непутевое!.. Ой, здравствуй, бедолажный! Как ты без меня?

У Кости повлажнели глаза - гляди ж ты, любит, гляди ж ты, рад, ждал небось.

– Едем скореича. Домой хочу.

– Домой сразу нельзя. Просили заехать в район. Там актив собрали выступишь, отчитаешься.

– Ох-ох!

В загоне перед свинарником лежали разморенные на солнце свиньи. И одна вдруг забилась, встала, кинулась навстречу, тугая, розовая, налитая пружинящей силой. Кешка чуть не сбил с ног Настю. Задирая рыло, повизгивая, поплясал вокруг и вдруг припал к юбке, притих, устало и сладко смежил веки.

У Насти даже слезы навернулись на глаза:

– Гляди ты, признал. Голубь мой сизый, кровинушка моя. Ох, ласковый, ох, дурачок непутевый...

Скребла жесткую, шелушащуюся кожу. Кешка млел.

И Павла шумно высморкалась в конец платка:

– Пропади ты пропадом! Вот уж любовь зла... Ко мне небось так не подкатывал.

Палило солнце, знойный, застывший воздух был густо пропитан знакомыми запахами - перебродившим, пьяным навоза, острым, плотским от распаренных свиных туш. Над полями, над упрятанной в ивняк речкой, над плавящимися в зное лесами и над безлюдной деревней - дремотный покой. В привычном Настином мире все по-старому, нет перемен.