Подгорный ветер

Smbdy Аноним

Горячий чай обжигал небо, скатывался к желудку огненной волной, слегка согревая ком холода, так и не оттаявший от внезапной встречи. Добродушное "ты пей, пей", отчего-то слышалось приказом, так что глоток следовал за глотком, перемежаясь на глубокий успокаивающий вздох, а вкус совсем не чувствовался. Аромат же чая начисто перекрывался запахом мяса, густо покрытого специями, выложенного полосками на широком и плоском блюде.

Блюдо выставили ради него, Вадима, сопроводив стаканом и бутылкой, но потом, примерившись к возрасту основательно взъерошенного и растерянного паренька, решили, что молод до горькой, и предпочли отогревать чаем,

выставив дополнительно корзинку печенья. Впрочем, ни мяса, ни печенья Вадим не трогал - приказа не было. Зато освоился достаточно, чтобы разглядеть просторную горницу с самой обычной русской печкой, согревавшей помещение под еле слышный дровяной треск. Два широких окна были укрыты от улицы плотной тканью, свет же давала разлапистая люстра - на вроде оленьих рогов - с тремя желтоватыми лампочками. Пол закрывали овалы ковров - добротных, с мехом в десяток сантиметров над поверхностью, со знакомым орнаментом, родом с южных островов - там их делали, как мастер рассказывал, нежа босые ноги точь в таком же, только раза в два поменьше площадью. Дорогая вещь, ценой в дойную корову за квадратный метр, вот только она тут - точно не для демонстрации богатства хозяина или показной роскоши, а скорее просто потому, что теплая. Такая мысль приходила из-за сугубой практичности всего остального, что составляло немудреный холостяцкий быт колдуна-затворника. Тот же стол - добротный, мощный, тяжелый даже на вид, но цена ему - серебрушка, потому как ни ценных пород, ни гнутых ножек или токарной выточки, ни инкрустации каленым стеклом или каменьями. Правда, укрыт красивой скатертью явно ручной работы, но и тут - без серебряной или золотой нити.

Потолок и пол - тоже добротные, из дубовых досок, но даже купец средней руки первым же делом повелел бы укрыть шлифованную доску ламинатом, али паркетом тверских мастеров. А тут, вроде как - не нужно это хозяину, вот и не делает. Не хочет сам, и уж тем более не хочет - ради чужих. Колдуна и без показной роскоши боятся и уважают. Кстати говоря, ни одного символа или приметы о ремесле того, кто тут обитает, Вадим так и не отыскал, хоть и крутил головой, пока шел по крыльцу, а затем в сени, да по коридору, а потом и в горнице - ни тебе черепов, ни сушеных лапок, да чучел жутких. С другой стороны, о нем, Вадиме, да дядьке, тоже много нелепицы говорят. Но то - они, мастеровые, а это - самый настоящий колдун...

– Так, говоришь, с собой зовут?
– неслышно подкрался сзади колдун, заставив дрогнуть и расплескать чай на скатерть.

Этим вопросом завершилась попытка разговора там, в саду.

Вернее, до нее была суматошная попытка бегства - не оборачиваясь, вперед и куда глаза глядят. Продолжался тот рывок до сильного удара по ногам, головокружительного ощущения падения, одновременно со взлетом ног вверх, стягиваемых ловчей веткой и вздергивая высокого над землей. ...и тогда-то Вадим и понял, что врали про чудищ в саду колдуна, потому что весь сад был одним-единым чудовищем, оживающим под гнев хозяина.

Весь сад гремел злым шелестом листьев, прутья ближних ветвей выстреливали в его, Вадима, сторону, моментально прорастая гибкими оковами, прижимающими руки к груди, овивающими ноги, лезущими молодыми лепестками в уши, глаза и рот. В миг, когда все замерло, Вадим ощутил себя сжатым тугим зеленым коконом... Не сразу, правда - сначала отплевался от зелени, глушившей все попытки крика. Затем пробовал освободиться, с ужасом чувствуя, как немеют и отказывают руки и ноги под силой сдавливающих их ветвей... И только потом уловил перед собой серьезный взгляд серых глаз над сеткой морщинистого лба - смотрел ведь вверх ногами. Почему-то вид человека мигом его

успокоил, и дал собраться с мыслями, поборов ужас.

– Зачем со смертью явился ко мне?
– Хрипловатый голос доносился еле слышно сквозь слой колдовской листвы, забившейся в уши.

– Н-не было такого умысла!
– искренне крикнул Вадим, почувствовав, что листья и ветви перестали стягивать лицо.

– На твоих руках след гибели сотен жизней, - колдун говорил без особых эмоций, разве что капелька любопытства сквозила в произношении.

– Н-не было такого!

– И смертью этой помечал кору и корни моих стражей...

– Не мое!
– Вспышкой озарения пронеслась мысль.
– Револьвер трогал, но н-не мой он! Хотел руки оттереть, х-холод чувствовал... С-смертный х-холод...

– Холод?
– Вопросительно поднял бровь колдун.

– К-как будто п-промерзло все в-внутри, - истово попытался кивнуть Вадим, но от попытки двинуться ветви на шее сомкнулись еще сильнее.

– Говоришь, чужой револьвер?
– в голос добавилась задумчивость.
– А чей?

Вадим сжал губы и упрямо уставился в сторону, сам дурея от собственного глупого упрямства. Но и пересилить его не мог! Это ж Темка... Нельзя выдать.

– Второго парня, значит, - утвердительно качнул тот головой.
– А знаешь ли ты, что друг твой из этого револьвера больше сотни разумных положил, раз от железа стало так смертью тянуть?

– Не мог он!
– С яростью возразил Вадим, дернувшись в коконе.
– Ему его подарили! М-может, с войны остался!

– От старого - даренного так не веет, - зачмокал губами колдун, повернувшись чуть вбок.
– Смерть быстро на другой план утекает, если в мире живых зацепиться не может. Ежели не подпитывать ее вновь и вновь хозяйской рукой... Вот если бы у друга твоего на подворье кур забитый или овца какая из мертвых поднялась, тогда поверил бы, что не его вещь, что беду в свой дом по недомыслию принес. Но я про такое в деревне не слыхал.

– И-из м-мертвых?
– округлил глаза Вадим, вновь начав заикаться.

– Мертвых, мертвых, - с легким раздражением передразнили его.
– Сам как будто живой.

– А-а?!
– и тут же ветка залетела в рот, кляпом листьев запечатывая вопль.

Колдун будничным движением вынул нож из чехла на поясе, подошел поближе и принялся что-то основательно пилить в районе ног Вадима.

– Во, видал?
– хмыкнув, показал он Вадиму большой палец ноги.

Его-Вадима, палец!!! Даже сквозь кляп пробился крик.

– Будешь запираться и отмалчиваться, останешься трупом, - наставительно покачал он отрезанным пальцем у Вадима под носом.
– А расскажешь - так и быть, оживлю, - щедро посулил он, одновременно делая ленивый жест рукой, высвобождая рот парня от листвы.

Тут уж каждого прорвет на правду! Вот только от шока, монолог выглядел сумбурным комом, несвязным и полным ужаса и страха - колдун долго морщился и повелел замолчать. Затем очередным жестом повелел веткам и листьям Вадима отпустить - и те аккуратно положили пленника на землю.

Вадим резко дернулся ощупывать ноги, чувствуя, как ужас и потрясение сменяются недоумением и великим облегчением - все пальцы на месте!

– А я тебе разве ботинки снимал?
– Хитро хмыкнул колдун, развеивая морок отрезанного пальца.

Возмущение и потрясение были настолько высоки, что Вадим полез на колдуна с кулаками, да тут же очутился вновь на земле, с целым звездопадом перед глазами и сильной болью на лбу.

– Шустрый какой, - удовлетворенно проговорили над головой, хваля, наверное, себя самого. Не Вадима же...
– Айда в дом, за столом поговорим.