Подкаменная Тунгуска
Шрифт:
— Догадываетесь, почему вас доставили в управление, а не в участок?
— Баал, тебе не надоело меня разыгрывать?
— Розыгрыш — это моё призвание, Леон.
— Кто ты теперь, властитель тьмы Велиар?
— Разве по моим погонам не видно?
— Не разбираюсь в петлицах и эмблемах служак карательных органов.
— Министр внутренних дел, главком конвойных войск и главный надзиратель системы исполнения наказаний.
— То есть, грешники это зэки, а ад — тюрьма особого режима для осуждённых на пожизненное заключение?
— На вековечное, если точнее. В моём ведении также все пенитенциарные органы на Земле, служба охраны общественного порядка, органы правосудия, разведки и контрразведки, а также мне поднадзорны все средства массовой информации.
— Даже журналисты — твоя клиентура?
Генерал раскрыл шире запавшие веки и устало глянул на подследственного.
— Плюс адвокаты и политики.
Шмонс смахнул пот со лба и облизал пересохшие губы.
— Водички можно?
— У нас не принято поить нарушителей закона.
— Ах да! — усмехнулся Шмонс. — В адском пекле грешник должен терзаться и сходить с ума от вечной жажды… Только причём тут я? У тебя ничего компрометирующего на меня нет.
— На вас-то, гражданин хороший, полным-полно компромата. Вот закрытые за давностью лет уголовные дела-висяки. Потянут на десятки кило веса и на целую вечность заключения в адских лагерях. Причем всё это не копии, а оригиналы.
Шмонс подался вперёд, чтобы лучше разглядеть документы, но генерал жёстко отстранил его:
— У нас нарушителей закона не знакомятся с обвинительным заключением… Вот фото Льва Борисовича Шмонса, он же Хайме Гусман, он Жайме Гушманду, он же Хаим Думски, он Хоам Докшицер, он же Шмуля-шпильман и Шманец-кидала.
— Приятно узнать о себе что-то новенькое. Почему же я об этом не догадывался?
— Ты не носитель, а передатчик зла. Сам не ведал, что творишь. Твоя душа — служебный автомат, который не может знать, какую программу в него закладывают.
— То есть я киборг?
— Просто шизик-разносчик инфекции зла, если тебе так понятней. В тебе живёт много расщеплённых личностей. Каждая из них ничего не знает о другой.
— И что же я разносил?
— Через тебя проходили миллиарды чёрного нала от закрытых финансовых схем. Ты наследил на всех континентах и стал невъездным для большинства развитых стран.
— Я дальше Хургады и Анталии не бывал.
— Леон Шмонс не бывал…Зато изрядно наследили по всему миру другие части твоего расщеплённого сознания.
— Хорошенькое дельце! Даром вкалывал на чужого дядю, зарабатывал кому-то миллиарды, а меня использовали как чучело подсадной утки. Что я с этого имею?
— Ты получил свои миллионы отступного.
— Так то же крохи по сравнению с суммами преступных сделок моего второго, третьего, четвертого и энного я!
— Такова цена твоего процента, Леон. Большего ты не стоишь.
Генерал собрал все бумаги в стопку и постучал ими по столу, чтобы плотнее улеглись.
— Продолжать далее по списку, поднадзорный?
— Таки уже не надо. Что мне инкриминируют? Терроризм? Бандитизм? Подрывную деятельность?
— Всего-навсего организацию нелегального игрового бизнеса и торговля женским мяском во всемирном масштабе. По каждому неприглядному эпизоду биографии вышеупомянутого преступника имярек был объявлен во всемирный розыск Интерполом, но всякий раз под влиянием неких внешних сил следственные действия были прекращены. Не догадываетесь, гражданин Шмонс, кто тут приложил руку?
— Разумеется, это ты сунул свою грязную лапу, Велиар!
— Не будем ерничать, факт есть факт. Вот распечатки всех ваших разговоров, переговоров и просто болтовни как с глазу на глаз, так и по телефону. Вот запись грешных мыслей. Вот фиксация потаённых помыслов.
— Тут конечно записано, что я утверждал, что презираю политиков и ни в грош не ставлю любую политику.
— В этом нет ничего криминального. На то и дан язык политику, чтобы скрывать свои мысли и коварные замыслы. Политику не возбраняется говорить одно, делать другое, а иметь в виду третье.
— Ну и по какому поводу меня задержали в шахте твои костоломы?
Генерал помахал бумажкой перед Шмонсом:
— Нарушаете все пункты договора, гражданин.
— Я не подписывал никаких договоров!
— А ничего подписывать и не надо. Это средневековые схоласты на Западе в своём извечном экзистенциальном страхе перед бытием додумались из добровольной связи человека с дьяволом оформлять кабальную сделку с подписью кровью. На самом деле у нечистой силы нет никакой бюрократии с личными делами в архивах. Никаких кабальных записей, никаких пожизненных запродаж души на договоре, скреплённом подписью. Душа человека по своей воле предаётся злу безо всяких подписей и печатей. Достаточно всего лишь…
— Устного согласия?
— Даже не так. Достаточно не только ничтожного постыдного проступка, а одного лишь гнусного порыва, и — человечек мой на веки вечные.
— Даже без права на реабилитацию, исправление, раскаяние и чистосердечное признание?
— Потомки грешной Евы испорчены уже от рождения. Горбатого могила исправит. Грешную природу человека не изменить.
— Что, в дьявольском законоуложении нет срока давности?