Подкидыш
Шрифт:
— О господи, конечно, но дело даже не в этом! То есть и в этом тоже, но это совсем не то, что ты думаешь. Мой мастер, слава богу, порядочный человек.
В переводе на обычный язык эта таинственная фраза означала, что портной мистера Вейра дает ему кредит на большой срок. Герцог так и понял, и спросил:
— О какой сумме идет речь?
Наступило долгое молчание. Наконец, мистер Вейр нарушил его.
— Если тебе так уж хочется это знать, то мне нужно пять тысяч фунтов.
— Ого, — сказал герцог. — Сейчас у меня нет таких денег, но я наверняка смогу их найти.
— Джилли, ну и
— Он никогда не стеснял меня в средствах. Во всяком случае с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я свободен распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Я только не должен изменять своим принципам.
— Что ж, если он тебе это разрешает, то я не разрешаю. У меня еще есть совесть. Впрочем, я шучу!
— Мэтт, в чем дело?
Снова наступило молчание, но участие в голосе кузена придало решимости Мэттью.
— Джилли, я погиб, не знаю, что делать, — сказал он таким голосом, будто перед герцогом стоял испуганный школьник, а не молодой джентльмен, два года отучившийся в университете.
Герцог взял его под руку.
— Мы найдем выход, Мэтт, не бойся. Но как же это случилось? Неужели от тебя требуют такую сумму?
— Не думай, что это мои долги. Это нарушенное обещание. Я в полной растерянности.
От такого признания герцог оторопел.
— Нарушенное обещание! Мэтт, я не знаю, чем ты занимался все это время, но кто же может предъявлять тебе иск на такую сумму?
— Иск не мне, а тебе! Через моего отца, как я подозреваю. Чтобы не позорить наше имя в суде. Все знают, как ты богат.
— Ну что я за дурак, — медленно проговорил Джилли. — Ну, конечно. И ты обещал этой особе жениться?
— Боюсь, что так, — тяжело вздохнул Мэттью. — Знаешь, что случается, когда пишешь письма?
— А ты писал ей письма?
— Писал, но никогда не думал… Она даже ни на одно не ответила, — с обиженным видом сказад Мэттью.
— Мэтт, у нее много твоих писем?
— Они не у нее, они у субъекта, который выдает себя за ее опекуна. Он утверждает, будто у него их полдюжины — Даже не представляю, откуда у него столько их набралось, ты ведь знаешь, я не большой любитель писать письма. Но она такая красавица! Ты даже представить себе не можешь, Джилли.
— Где ты познакомился с ней? Не в Лондоне?
— О нет! В Оксфорде! Она разглядывала витрины, с ней еще была леди — это я сначала подумал, что она леди, но когда узнал ее получше, я, конечно, увидел, что никакая она не леди, но это ничего не значит. Она сказала, что она ее тетя, и что зовут ее миссис Доверкорт, но я подозреваю, что это не так. В общем, Белинда уронила свой ридикюль, я его, конечно, поднял, вот так все и началось.
Герцог в некотором замешательстве от не совсем внятного рассказа кузена о его затруднительном положении, предложил обсудить это дело в тиши его библиотеки в Сейл-Хаузе. Мэттью согласился на это, но тяжело вздохнув, сказал, что не видит выхода для себя.
— Я не допущу, Джилли, чтобы ты платил эти деньги, и кончено! Хорошо тебе говорить, что можешь взять со счета столько, сколько пожелаешь, но представь, какой шум пойдет, если ты возьмешь такую огромную сумму. Это непременно дойдет до ушей моего дяди, он
Герцог, приняв в расчет влияние пунша на эту душераздирающую речь, постарался успокоить Мэттью и заметил, что среди многих его достоинств желание покончить счеты с жизнью наиболее дорогостоящим способом стоит не на последнем месте. Он повел своего молодого родственника по Керзон-стрит. Прогулка помогла немного прочистить мозги мистера Вейра, но настроение ему не подняла. Когда он следом за Джилли вошел в Сейл-Хауз, то предпринял попытку показаться бодрым и раскованным. Это чуть было не закончилась плачевно, и если бы слуги герцога были бы в состоянии замечать что-нибудь, кроме хозяина, они наверняка бы это заметили и призадумались бы над тем, что все это значило. Но в этот момент Борродейл, Чигвел и Нитлбед увлеченно и вполголоса посвящали его милость в то, как они весь вечер волновались из-за него, и не обратили внимание на мистера Мэттью.
Герцог перенес эту чрезмерную заботу о своей особе со своим обычным терпением, категорически отверг предположения насчет того, что он проголодался и утомился, и попросил Борродейла принести в библиотеку вина и печенья.
— И вам совсем не нужно дожидаться меня! — добавил он. — Оставьте свечу на столе, и я превосходно управлюсь сам.
Тот поклонился и сказал, что исполнит, как желает его милость, но тут же Обменялся с Нитлбедом многозначительным взглядом, заключив с ним временный союз, выражавший обоюдную решимость сидеть хоть всю ночь без сна — а вдруг возникнет необходимость.
Герцог ввел Мэттью в библиотеку и усадил его в кресло у камина; явился один из лакеев с вощеным фитилем, горя желанием зажечь все свечи настенных бра и канделябров, коими изобиловала комната; вскоре появился и Борродейл с серебряным подносом, уставленным освежающими напитками. Умерив пыл лакея и заверив Борродейла, что в этот вечер ему ничего больше не потребуется, герцог избавился от обоих и уселся напротив своего кузена.
— Ну а сейчас, Мэтт, расскажи мне все по порядку! — попросил он.
— А ты отцу не проболтаешься? — подозрительно спросил Мэттью.
— За кого ты меня принимаешь? Конечно, нет!
Немного успокоившись на сей счет, Мэттью пустился рассказывать длинную и не слишком понятную историю. Поначалу он запинался, рассыпался в многочисленных оправданиях, но когда понял, что судя по всему, кузен не собирается удивляться его промахам и корить его, он оставил свою агрессивно-оправдательную манеру, стал говорить более естественно, изливая герцогу свою душу и чувствуя себя все лучше и лучше.