Подкидыш
Шрифт:
После венчания молодые отправились назад в «Усадьбу Морлэндов»; следом тянулась шумная процессия, состоявшая из членов семьи, друзей и арендаторов; впереди выступали два одетых в ливреи трубача, а сзади шли менестрели и хор из двадцати городских мальчиков, каждому из которых заплатили по шиллингу и разрешили есть и пить на свадьбе сколько влезет. Были приглашены все соседи и все видные жители Йорка вместе со слугами, так что число гостей приближалось к двумстам.
Большой зал был украшен цветами, зелеными ветками и лентами, а над помостом, на котором стоял господский стол, к стене был прибит деревянный щит с новым гербом Морлэндов, одобренным самим главой семейства. На щите был изображен белый заяц, перепрыгивающий через
Появилась круговая чаша, и начался пир, поразивший всех гостей невиданным разнообразием блюд: десять в первой перемене, восемь во второй и шесть в третьей. На стол подавались цыплята, фазаны, каплуны, голуби, оленина, молочные поросята, кролики (но не зайцы – Элеонора никогда не допустила бы появления зайца на своем столе) и лебеди; пирожные, печенье, меренги, сладкие овсяные и пшеничные каши, нарезанный ломтями хлеб на подносах и хлеб целыми караваями, галлоны эля и бочонки вина. Первая перемена блюд была посвящена дриадам, фавнам и их повелителю – Пану; вторая, чтобы снять некоторый налет язычества, – святому Иоанну, чей день был не за горами, и третья – всеобщему любимцу, святому Георгию, чей день отмечался совсем недавно. Как только почетные гости разделывались с очередным блюдом, то, что от него оставалось, уносили вниз, на центральный стол, убранный цветами, а когда пир подошел к концу, все недоеденные яства под звуки фанфар – гремевших также перед каждой новой переменой – вынесли на улицу и раздали бедным, толпившимся за воротами. Там собралось множество людей; некоторые пришли издалека, специально прихватив с собой корзинки и котомки, чтобы набить их лакомыми кусками.
По окончании застолья был небольшой перерыв, во время которого пел хор и выступали акробаты, специально нанятые по такому случаю. Они жонглировали разноцветными мячами, подбрасывали друг друга в воздух, ходили на руках и кувыркались через голову, а когда один из бродячих актеров кончил глотать мечи, по их остриям, демонстрируя свое искусство, ходила босиком женщина-акробатка. Потом, когда собравшиеся чуть-чуть переварили обильное угощение, вперед выступили менестрели и начались танцы, затянувшиеся далеко за полночь. Народу было слишком много, и дом не мог вместить всех; потому многие танцевали во дворе и на лужайках, освещенных пылающими факелами и колеблющимся огнем фонарей. Вино и эль текли рекой. Многие молодые парочки попрятались по темным углам, и, надо полагать, в эту ночь было обговорено немало новых свадеб, а некоторые браки стали просто необходимыми.
Мистер Шоу, во время венчания не таясь плакавший из-за того, что его обожаемая дочь уходит в другую семью, всю ночь протанцевал с Изабеллой и излил ей душу, полную скорби по умершей жене; теперь отец Сесили спал мертвым сном на связке тростника, крепко сжимая в руке кубок с вином и умиротворенно улыбаясь.
Элеонора танцевала с Робертом и Томасом для собственного удовольствия и с почтенными гостями – по долгу хозяйки. Томас в те минуты, когда не был с матерью и не нашептывал самые невероятные вещи самым хорошеньким девушкам в зале, танцевал с Сесили, продолжая называть её «маргариткой» и убеждая, что в её гербе должен быть именно этот цветок, а не какие-то дрова, пусть даже в виде стройных серебристых берез. Эдуарду оставалось только смиренно наблюдать за этой парой и мечтать о том времени, когда он наконец окажется с молодой женой наедине. Мистер Дженни удивил всех тем, что ни на шаг не отходил от Энис, и, судя по тому, как раскраснелась нянька, ей льстило внимание гувернера. Джоб перетанцевал по очереди со всеми служанками Элеоноры, а потом его буквально осадили девушки и молодые женщины из поместья и окрестных деревень; но после того, как мистер Шоу заснул в объятиях Бахуса, Джоб станцевал единственный танец с Изабеллой, а затем они вместе пошли проверить, все ли в порядке в конюшнях и не напуганы ли лошади шумом и огнями.
Веселье еще долго не смолкало и после того, как молодые отправились в опочивальню – гораздо более пристойным образом, чем, как теперь со стыдом вспоминала Элеонора, довелось это делать ей самой. Уже почти светало, когда разъехались последние гости и были потушены последние факелы.
– Прекрасная свадьба, матушка, – проговорил Томас и зевнул. – С большим удовольствием буду вспоминать её, когда опять окажусь в своей темнице в Кембридже. Клянусь вам, что в жизни так не веселился!
– Надеюсь, ты не наобещал ничего серьезного всем этим девицам, с которыми сегодня танцевал, – ответила довольная Элеонора. – Кое-кто из них бросал на тебя весьма нежные взгляды.
– О, не думаю, чтобы я пообещал жениться больше чем на пяти или шести из них, – беззаботно улыбнулся Томас. – Но вам в любом случае не стоит беспокоиться! Когда придет время, я буду хорошим мальчиком и сделаю то, что мне велят.
– Ах ты, хитрый кот, – в свою очередь рассмеялась Элеонора. – Ты осмеливаешься подшучивать и надо мной?
– Никогда, матушка, – широко распахнул глаза Томас. – И к тому же две самые красивые особы из тех, что были сегодня в зале, к сожалению, уже замужем. И одна из них – маленькая маргаритка, которая только что обвенчалась с моим братом.
– А другая? – требовательным тоном спросила Элеонора.
– Другая вышла замуж за моего отца много лет назад, – ответил Томас. – А сейчас мне надо отправляться в постель, а то завтра я не сумею как следует поздравить Эдуарда. – Юноша опустился на одно колено перед своей матерью. – Спокойной ночи, матушка. Благословите меня.
Элеонора положила свою руку на блестящие волосы сына.
– Спокойной ночи, дорогой мой мальчик. Да благословит тебя Господь, – прошептала она и едва не заплакала, глядя ему вслед.
Здесь, в зале, через несколько минут и нашел её Роберт.
– Мы пропустили нашу ежевечернюю прогулку, – сказал он. С недавних пор супруги завели привычку по часу прохаживаться вдвоем в сумерках, иногда обсуждая важные дела, а иногда просто наслаждаясь покоем и обществом друг друга. – Ну что, есть у тебя желание побродить со мной и посмотреть на восход солнца или ты слишком утомлена?
– Да, я устала, но спать мне еще не хочется, – ответила Элеонора. – Думаю, что с удовольствием прогуляюсь. Воздух, должно быть, чудесный. Послушай – уже запели птицы.
Роберт захватил её плащ, и супруги, выскользнув из боковой двери, перебрались через ров и медленно пошли по лугу. Ночь была прохладной, и в воздухе висела та серовато-молочная дымка, которая всегда появляется перед восходом солнца. Птицы хором распевали свои предутренние песни, их голоса неслись с каждого дерева, из каждого куста, с каждой крыши, и сбрызнутый росой мир пах травой, свежевспаханной землей, листьями, цветами и новой, нарождающейся жизнью. Элеонора почувствовала, как, несмотря на усталость, тело её наполняется силами; кажется, то же самое ощутил и младенец в её чреве: он пошевелился и ножкой толкнул Элеонору в живот. Она положила на это место руку и рассмеялась.
– Еще один сын, милорд, если я не ошибаюсь. Роберт взглянул на жену, довольный и полный неподдельного интереса.
– Ты уже чувствуешь его? Господи, как это, наверное, странно: быть женщиной!
– Я часто думаю то же самое о мужчинах, – улыбнулась Элеонора. – Этот будет здоровенький, все как надо. Теперь-то мы придем в гавань в полном порядке.
Роберт сжал её руку, поцеловал и больше уже не выпускал до конца прогулки.
– Не холодно, правда? – шепнул он. Элеонора покачала головой.