Подкидыши чужих галактик
Шрифт:
Роскошные аллеи перемежались в этом саду с заросшими, заброшенными участками. Кое-где в густом кустарнике были прорублены круглые поляны, засаженные цветами. Дневная духота почти не ощущалась среди пышной зелени, и Ласкьяри с Ольшесом неторопливо прогуливались по дорожкам, говоря ни о чем, - так, пустые фразы. Ольшес перед выходом заскочил в свою комнату и зачем -то надел большую, свободную куртку. И теперь Ласкьяри время от времени останавливала взгляд на этом странном одеянии, совершенно не нужном в такую жару.
Постепенно разговор, осторожно и неторопливо, стал приближаться к интересующей Ольшеса теме. Правда, Даниил Петрович тут же зафиксировал, что и для Ласкьяри эта тема не менее интересна...
– ...Разумеется, ваш вопрос был странен, - говорил Ольшес.
– Ну посудите сами - к чему разговоры об оружии? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы совершенно не намерены применять силу в переговорах?
– А почему бы и нет?
– наивно удивилась девушка.
– Вы сильны, это ясно, и если вам что-то понадобится у нас, а мы не захотим отдать, - почему не взять силой? Что в этом неестественного?
Наивность слов была откровенной и неприкрытой. Ласкьяри как бы демонстрировала собеседнику, что истинный смысл вопроса - совсем иной. Ольшес с удовольствием поддержал игру.
– Но, милая Ласкьяри, мы никогда не применим свою силу - именно потому, что она несоизмерима с вашей. Разве не в этом закон благородства? с легкой насмешкой в голосе произнес он и, чтобы усилить впечатление от сказанного, добавил: - Простите за сравнение, если оно вдруг покажется вам обидным, но применять силу здесь - все равно что бить маленького ребенка.
– Ну да, - согласилась Ласкьяри.
– Ударить ребенка, пнуть собаку... Мы для вас всего лишь объект исследования.
– И, не дав Ольшесу возразить, продолжила: - А может быть, в других, далеких от вас мирах вы просто ищете возможностей проявить это свое благородство? Там, у вас, - она подчеркнула это "у вас", резко отделяя себя от землянина, - все это невозможно, вы все одинаковы. И поэтому вы забираетесь подальше, в глубины Галактики, и ищете таких, как мы... потому что на нашем фоне вы смотритесь великолепно...
И Ольшес услышал недосказанное: "И любуетесь собой, и ваше самолюбие удовлетворено..."
– Вы ошибаетесь, Ласкьяри...
Но девушка не слушала его. Она продолжала:
– Кроме того, даже самый благородный и честный в остальном человек имеет право на низость, если она сокращает путь к цели, если так можно принести пользу другим. Вот потому я и спросила об оружии.
– Имеет право на низость? Вот оно что... Цель, значит, оправдывает средства? Это мы уже слышали. И не раз. Но какие цели, на ваш взгляд, могут оправдать применение нами оружия?
– А если речь пойдет о простой защите?
– деланно-безразличным тоном спросила девушка.
– Защита? От кого? От чего?
Ласкьяри рассмеялась самым непритворным образом. Так... Ольшес понял, что эта часть разговора закончена. И перешел к другому.
– Мне почему-то кажется, дорогая Ласкьяри, что у вас не в ходу идея добра.
– Добро вообще - слишком абстрактное понятие, - с подчеркнутой учтивостью ответила Ласкьяри.
– Абстрактную же идею могут воспринять лишь немногие. Большинство людей мыслит конкретно.
– Хорошо, пусть так.
– Ольшес не придал никакого значения попытке Ласкьяри перевести беседу в официальный тон.
– Но если говорить не о добре вообще, а о том, что человек от природы добр?
Ласкьяри медленно покачала головой. На лице девушки явственно обозначилось выражение грусти и огорчения - слишком явственно, чтобы Ольшес мог поверить истинности чувства.
– Уважаемый господин второй помощник, человек от природы никакой. Ни зло, ни добро не заложены в нем изначально. И какое из качеств преобладает в его натуре со временем - зависит не от людей, а от обстоятельств.
– Но разве обстоятельства создаются не людьми?
– удивился Ольшес.
– Разумеется, нет, - сразу ответила Ласкьяри. Но, сделав паузу, уточнила: - Впрочем, я не исключаю, что это может быть верно для вас. Возможно, ваши обстоятельства создаете вы сами. Но мы зависим от природы.
– От природы?
Ласкьяри внимательно посмотрела на собеседника. Что-то ей не понравилось в тоне, которым были повторены ее слова. Что-то насторожило девушку, что-то заставило ее как будто бы даже испугаться... и Ольшес двинул ферзя:
– Скажите, а что это за праздник состоится в ближайшем будущем? И почему нам ничего не говорят о нем?
Девушка остановилась. Отвернувшись от Ольшеса, наклонилась, сорвала цветок, повертела его в тонких пальцах, сосредоточенно рассматривая. Наконец, взвесив невысказанное, оценив намек, спросила:
– Каковы ваши служебные функции, господин Ольшес?
– О, мне кажется, Ласкьяри, вы принимаете меня за фигуру куда более важную, чем я есть... Я всего лишь забочусь о безопасности господина консула и остальных сотрудников. Как Гилакс заботится о безопасности господина Правителя.
И снова что-то промелькнуло в голосе второго помощника, и это что-то заставило Ласкьяри сказать коротко и четко:
– Гилакс - начальник тайной службы. А вы?
– Ну...
– протянул Ольшес, - ну... Я тоже вроде того, только вся моя служба состоит из меня самого. Так вы ничего не сказали о празднике.
Вместо ответа Ласкьяри протянула руку и откинула полу куртки Даниила Петровича. И прикоснулась пальцами к серебристой трубке, висящей на поясе второго помощника.
– Это и есть ваше оружие? Покажите. Как это называется?