Подкомиссия (Разноцветные корабли)
Шрифт:
В ту ночь Торн закричал во сне, и его крик разбудил Сирину. Она лежала в темноте, а в мыслях, будто огонек свечи, трепетала все та же неизменная мольба. Тихонько соскользнула она с постели и пошла в полутемную детскую взглянуть, как спит Кроха. Потом опустилась на колени, выдвинула нижний ящик комода. Погладила чуть отсвечивающие складки спрятанной здесь линженийской ткани - линженийка дала ей это полотнище завернуться, пока не высохла намокшая в пруду одежда. Сирина отдала взамен свою кружевную сорочку. Сейчас она ощущала под пальцами выпуклый узор и вспоминала, какой он был красивый при свете солнца. А потом
А потом перед глазами сверкнул серебристый корабль - он чернеет, плавится, зловещие капли уносятся в пустоту космоса. И так явственно послышался плач осиротевшего Крохи, что она рывком захлопнула ящик и опять подошла взглянуть на мирную спящую рожицу, безо всякой необходимости подоткнула одеяло.
Когда она вернулась в спальню, Торн лежал на спине, закинув руки за голову, локти торчали углами.
– Не спишь?
– Сирина присела на край кровати.
– Нет.
– Голос такой, будто задели туго натянутую проволоку.
– Мы в тупике. Каждая сторона предлагает кое-какие мысли - держит этакий аккуратненький обруч, а другая нипочем не хочет через него прыгать. Мы хотим мира, но, видно, никак не можем им это внушить. Они хотят чего-то от нас, но не говорят толком чего - видно, боятся непоправимо выдать себя и оказаться в нашей власти, а если не получат, что им надо, и мира не будет. Ну как распутать этот узел?
– Если бы они просто улетели...
Сирина села на постели, подобрав ноги, обхватила руками тоненькие щиколотки.
– Вот это как раз мы выяснили, - с горечью сказал Торн.
– Улетать они не желают. По вкусу это нам или нет, но они здесь останутся.
– Торн, - внезапно прервала Сирина сумрачное молчание.
– А почему бы нам просто не принять их по-доброму? Почему просто не сказать: приходите к нам! Они странники, пришли издалека. Разве мы не можем оказать гостеприимство...
Тори нетерпеливо дернулся на подушке.
– Звучит так, будто издалека - это просто из соседнего штата... или из соседней страны.
– Не говори мне, пожалуйста, что мы вернулись к старой формуле "чужой значит враг".
– От волнения голос Сирины прозвучал резко.
– Неужели нельзя допустить, что они настроены дружелюбно? Навестить их... побеседовать попросту...
– Дружелюбно!
– Торн порывисто сел, отбросил сбившееся одеяло. Навестить! Побеседовать!
– Он задохнулся, умолк. Потом продолжал с грозным спокойствием: - Может быть, тебе угодно навестить вдов наших людей, которые навещали дружелюбных линженийцев? Людей, чьи корабли сбиты без предупреждения...
– Их корабли тоже сбиты без предупреждения, - с тихим упрямством возразила Сирина.
– Так же, как наши. Кто стрелял первым? Скажи по совести, ведь этого никто не знает наверняка.
Короткое напряженное молчание, потом Торн медленно лег, повернулся к жене спиной и не вымолвил больше ни слова.
Теперь я уже ничего не могу ему сказать, пожаловалась Сирина своей смятой подушке. Узнай он про ту дыру под оградой, он умрет.
После этого несколько дней Сирина уходила из дому вместе с Крохой, и дыра под оградой становилась все шире.
Мать Дувика (Кроха называл ее миссис Рози) учила Сирину вышивать по великолепным тканям вроде той, которую дала ей после купанья в пруду. В ответ Сирина учила миссис Рози вязать. По крайней мере начала учить. Показала, как вывязывать лицевые и изнаночные петли, прибавлять и убавлять, и тут миссис Рози взяла у нее вязанье - и Сирина только рот раскрыла, глядя, как молниеносно заработали поросшие розовой шерсткой пальцы. Вот глупая, с чего она вообразила, будто миссис Рози ничего этого не умеет! Однако их тесным кружком обступили другие линженийки, щупали вязанье, что-то восклицали мягкими флейтовыми голосами - похоже, никогда раньше они ничего такого не видели. Клубок шерсти, который принесла с собой Сирина, скоро кончился, но миссис Рози принесла мотки плотной крученой нити, какую линженийки расплетали для своего вышивания, и, взглянув бегло на образцы в Сиринином альбоме, принялась вязать из этой блестящей линженийской нитки.
Скоро улыбок и жестов, смеха и посвистывании уже не хватало. Сирина раздобыла записи линженийской речи - скудные обрывки - и стала их изучать. Помогали они мало, этот словарь не очень-то подходил для вопросов, которые ей хотелось обсудить с миссис Рози и другими линженийками. Но в тот день, когда она выговорила и высвистала для миссис Рози свои первые слова по-линженийски, миссис Рози, запинаясь, сказала первую фразу на языке люден. Они наперебой смеялись и свистели и принялись показывать знаками и называть и догадками перекидывать мостки через провалы непонимания.
К концу недели Сирина чувствовала себя преступницей. Им с Крохой жилось так интересно и весело, а Торн с каждого заседания приходил все более замученный и усталый.
– Они невыносимы, - ожесточенно сказал он однажды вечером и подался вперед в кресле, пригнулся, будто готовый к прыжку.
– Мы ничего не можем от них добиться.
– А чего они хотят?
– спросила Сирина.
– Они до сих пор не сказали?
– Я не должен бы рассказывать...
– Торн устало откинулся на спинку кресла.
– А, да какая разница. Все идет прахом!
– Ох, нет, Торн! Они же разумные, человечные...
– Под изумленным взглядом мужа Сирина спохватилась, докончила запинаясь: - Разве нет? Разве не так?
– Человечные? Это скрытные, враждебные чужаки. Мы им объясняем, объясняем до хрипоты, а они пересвистываются друг с другом и отвечают только да или нет. И точка.
– А понимают ли они...
– У нас имеются переводчики, уж какие ни на есть. Не слишком хорошие, но лучших взять неоткуда.
– А все-таки, чего линженийцы от нас хотят?
Торн коротко засмеялся.
– Насколько мы могли понять, они просто-напросто хотят получить наши океаны и прибрежные земли.
– Да нет же, Торн, неужели они так безрассудны!
– Ну, сказать по совести, мы не уверены, что они именно этого добиваются, но они опять и опять заговаривают про океаны, а когда мы спрашиваем напрямик вам наши океаны нужны?
– они высвистывают отказ. Невозможно нам понять друг друга.
– Торн тяжело вздохнул.
– Ты ведь не знаешь их так, как мы, Рина.