Подкова на счастье
Шрифт:
— А твои? Твои знают, что…
— Знают, — обрекающее отозвался Вячеслав Тимофеевич.
И гость сломался.
— Хорошо, — сказал он, опуская руки на колени. — Я всё сделаю. Только спаси сына. Я привёз вещи и сиделку…
— Ничего не надо, — отрезал Вячеслав Тимофеевич. — Улетайте. Я сообщу, когда будет результат… или если мальчик умрёт, что тоже может случиться.
И Тим видел, как гость молча встал и вышел. На пороге задержался, вроде бы хотел что-то сказать… но потом шагнул в темноту и пропал в ней. А через полминуты послышалось завывание винтов…
Вячеслав Тимофеевич сидел молча. Долго. Тим бесшумно уселся удобнее, подобрал под себя ноги, но дядя то ли услышал, то ли почуял это движение.
— Собирайся, Тимка, — сказал он, вставая. Тим тоже поднялся, невольно опустил руки по швам. — Повезёшь мальчишку на Курган.
— С кем? — уточнил Тимка. Вячеслав Тимофеевич буднично ответил:
— Один, — наверное, лицо Тима было очень красноречивым в этот момент, потому что дядя спокойно продолжал: — Ну да, один. А ты чего хотел? Наколку? Вот и посмотрим, как ты это сделаешь. А там и о наколке поговорим.
— Но… я… — Тимка сглотнул. — Я же там был один раз… дорога… и вообще — как я его повезу-то?!
— Думай, — пожал плечами Вячеслав Тимофеевич. — Через час тебя тут уже не должно быть.
— А если он умрёт по дороге?! — взвыл Тимка, перепугавшись ещё сильнее. Дядя, поднимаясь наверх, бросил через плечо:
— Похоронишь.
И оставил Тимку в рассерженном и испуганном состоянии. Сперва Тим хотел запустить в стенку чем потяжелее и заорать, что это вообще ни в какие ворота… но передумал и вздохнул. Ну а что? Он сам громко декларировал: я взрослый, я всё могу, я тут не гость, я такой же, как остальные! Так что теперь-то хвост поднимать? Что хотел, то и получил…
…Дядя всё-таки вышел в конюшню, когда Тимка вьючил на левый бок Рокота лежачие носилки (а остальной груз — на правый).
— Я его принесту, — дядя повесил на коновязь топор, арбалет и револьвер. — Хорошо носилки наладил.
— Старался… — сердито сказал Тимка, но понял, что это звучит глупо и спросил: — А что с ним?
— Может быть, наказание за отца, — задумчиво ответил Вячеслав Тимофеевич, и Тимка снова разозлился:
— Какое наказание для двенадцатилетнего пацана?! За этого жирного?!
— А ты как думал? — ответил дядя. — Всё просто. Не делай гадостей, живи, как человек, если не хочешь, чтобы беда обрушилась на потомков… — и повторил недавние мысли Тимки: — Что хотел, то и получил. А вообще — всему виной город, — неожиданно добавил он, похлопывая коня по гриве. — В позапрошлом веке жил такой врач, Григорий Антонович Захарьин. Так вот он уже тогда говорил: "Человечество лишь тогда будет здоровым, кода наши дети не будут знать, что такое город. Город — это гадость!"
— А если он правда… умрёт? — спросил Тимка тихо.
— Может, — ответил Вячеслав Тимофеевич. — Поэтому торопись.
— Ну, лекарство какое хоть взять, обезболивающее, или ещё какое, — попросил Тимка. Дядя покачал головой:
— Нельзя ему лекарств больше… Я пошёл за Лешкой. А ты, Тим, давай скорей.
16. П У Т Ь
Дождь хлынул под утро, когда уже начало рассветать. Тим, чертыхнувшись, быстро закинул носилки припасённой плёнкой — Лёшка не проснулся. Тимка вообще подозревал, что тот без сознания и уже в который раз начинал костерить про себя дядю. Хорошо было только то, что за всем этим некогда оказалось бояться темноты, шорохов и тресков. И вроде бы Тим не заблудился — позади осталась Христофоровка и дорогу он, кажется, узнавал. И то хорошо.
Сперва он предполагал отдохнуть, как станет светло. Но было ясно, что ни костра толком разжечь, ни поспать не удастся, и Тимка мрачно решил — ехать, так ехать. Рокот не возражал — Лешка не был серьёзным грузом. Тим достал из сумки сухарь и полоску копчёной рыбы, пригнулся в седле и начал жевать, по временам локтем смахивая воду со лба. Стало тепло, небо затягивали тучи — сплошняком, низкие, плотные. Дул ветер, как и ночью, но тоже тёплый. И имелась надежда, что к полудню он всю эту хмарь снесёт. Ему хотелось добавочно надеяться, что Рокот помнит дорогу и знает, куда они направляются.
Из кустов неожиданно выметнулся Гром — и зарысил рядом, вывесив язык. Тимка повеселел — уж пёс-то точно не заблудится!
— Спасибо, что решил составить компанию, но мог бы и раньше подойти, — заметил Тимка. — Хочешь? — и бросил Грому кусок рыбы, который тот проглотил на ходу, как бы между делом. С шерсти пса вода скатывалась, как с намасленной, а вот Тимка промок давно и прочно.
Рокот тоже был мокрый, но его это не колебало. Поев, Тим осторожно откинул край полиэтилена. — Эй, ты живой? — он присмотрелся в тревоге и заметил, что мальчишка дышит. — Чем тебя накачали, интересно… — пробормотал Тим, опуская полиэтилен.
В лесу дождь был не таким заметным, но ветер дул где-то в вершинах, кроны тревожно гудели. Сломается сучок, ухнет вниз — и ау, как говорит Олег. Кроме того, в лесу Тим стал опасаться, что собъётся. Но, словно почуяв его опасение, Гром выскочил вперёд и зарысил перед Рокотом, явно показывая дорогу. Тим подумал, что дядя сказал бы — это нечестно. И захихикал. Ему захотелось пришпорить коня, но с носилками этого не сделаешь. Ну и ладно…
Когда человек уже мокрый насквозь, дождь ему не мешает. А вот Рокот начал проявлять не то что недовольство, но как бы намекал, что устал от этой штуки, качающейся сбоку — что за новости, в конце концов?! Тим погладил коня по мокрой шкуре:
— Ну ладно, ладно, сейчас остановимся, скоро… Вот только место найду посуше.
Неба в лесу видно не было, конечно. Но по ощущению Тимка чувствовал: кажется там, наверху, ветер всё-таки разгоняет тучи. И через десяток минут он в этом убедился — тропинка вывела на прогалину, щедро забрызганную сверкающими под солнечными лучами каплями закончившегося дождя. Солнце ещё не выбралось полностью, его закрывал клочковатый полог, но в прорехи устремлялись золотистые копья, придававшие всему вокруг какой-то вечерний, тревожно-весёлый вид.